«Искусство быть Человеком»

Игорь Северянин

Не завидуй другу

Не завидуй другу, если друг богаче,
​Если он красивей, если он умней.
​Пусть его достатки, пусть его удачи
​У твоих сандалий не сотрут ремней…

Двигайся бодрее по своей дороге,
​Улыбайся шире от его удач:
​Может быть, блаженство – на твоём пороге,
​А его, быть может, ждут нужда и плач.

Плачь его слезою! смейся шумным смехом!
​Чувствуй полным сердцем вдоль и поперёк!
​Не препятствуй другу ликовать успехом:
​Это – преступленье! Это – сверхпорок!

Редьярд Киплинг

Если…

О, если ты покоен, не растерян,
​Когда теряют головы вокруг,
​И если ты себе остался верен,
​Когда в тебя не верит лучший друг,
​И если ждать умеешь без волненья,
​Не станешь ложью отвечать на ложь,
​Не будешь злобен, став для всех мишенью,
​Но и святым себя не назовёшь,

И если ты своей владеешь страстью,
​А не тобою властвует она,
​И будешь твёрд в удаче и в несчастье,
​Которым, в сущности, цена одна,
​И если ты готов к тому, что слово
​Твоё в ловушку превращает плут,
​И, потерпев крушенье, сможешь снова –
​Без прежних сил – возобновить свой труд,

И если ты способен всё, что стало
​Тебе привычным, выложить на стол,
​Всё проиграть и вновь начать сначала,
​Не пожалев того, что приобрёл,
​И если сможешь сердце, нервы, жилы
​Так завести, чтобы вперёд нестись,
​Когда с годами изменяют силы
​И только воля говорит: «Держись!»

И если можешь быть в толпе собою,
​При короле с народом связь хранить
​И, уважая мнение любое,
​Главы перед молвою не клонить,
​И если будешь мерить расстоянье
​Секундами, пускаясь в дальний бег, –
​Земля – твоё, мой мальчик, достоянье!
​И более того, ты – человек!

klb.ee/Fi

На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращённого в походный военный гошпиталь, в разорённой болгарской деревушке – с лишком две недели умирала она от тифа.

Она была в беспамятстве – и ни один врач даже не взглянул на неё; больные солдаты, за которыми она ухаживала, пока ещё могла держаться на ногах, поочерёдно поднимались с своих заражённых логовищ, чтобы поднести к её запёкшимся губам несколько капель воды в черепке разбитого горшка.

Она была молода, красива; высший свет её знал; об ней осведомлялись даже сановники. Дамы ей завидовали, мужчины за ней волочились… два-три человека тайно и глубоко любили её. Жизнь ей улыбалась; но бывают улыбки хуже слёз.

Нежное кроткое сердце… и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи… она не ведала другого счастия… не ведала – и не изведала. Всякое другое счастье прошло мимо. Но она с этим давно помирилась – и вся, пылая огнём неугасимой веры, отдалась на служение ближним.

Какие заветные клады схоронила она там, в глубине души, в самом её тайнике, никто не знал никогда – а теперь, конечно, не узнает.

Да и к чему? Жертва принесена… дело сделано.

Но горестно думать, что никто не сказал спасибо даже её трупу – хоть она сама и стыдилась и чуждалась всякого спасибо.

Пусть же не оскорбится её милая тень этим поздним цветком, который я осмеливаюсь возложить на её могилу!