Недоросль

Комедия в пяти действиях
(Отрывок)

Действие первое

Явление II

Г-жа Простакова, Еремеевна, Тришка.

Г-жа Простакова (Тришке):

А ты, скот, подойди поближе. Не говорила ль я тебе, воровская харя, чтоб ты кафтан пустил шире. Дитя, первое, растет, другое, дитя и без узкого кафтана деликатного сложения. Скажи, болван, чем ты оправдаешься?

Тришка:

Да ведь я, сударыня, учился самоучкой. Я тогда же вам докладывал: ну да извольте отдавать портному.

Г-жа Простакова:

Так разве необходимо надобно быть портным, чтобы уметь сшить кафтан хорошенько. Экое скотское рассуждение!

Тришка:

Да ведь портной-то учился, сударыня, а я нет.

Г-жа Простакова:

Еще он же и спорит. Портной учился у другого, другой у третьего, да первоет портной у кого же учился? Говори, скот.

Тришка:

Да первоет портной, может быть, шил хуже и моего.

Митрофан (вбегает):

Звал батюшку. Изволил сказать: тотчас.

Г-жа Простакова:

Так поди же вытащи его, коли добром не дозовешься.

Митрофан:

Да вот и батюшка.

Явление III

Те же и Простаков.

Г-жа Простакова:

Что, что ты от меня прятаться изволишь? Вот, сударь, до чего я дожила с твоим потворством. Какова сыну обновка к дядину сговору? Каков кафтанец Тришка сшить изволил?

Простаков (от робости запинаясь):

Ме... мешковат немного.

Г-жа Простакова:

Сам ты мешковат, умная голова.

Простаков:

Да я думал, матушка, что тебе так кажется.

Г-жа Простакова:

А ты сам разве ослеп?

Простаков:

При твоих глазах мои ничего не видят.

Г-жа Простакова:

Вот каким муженьком наградил меня Господь: не смыслит сам разобрать, что широко, что узко.

Простаков:

В этом я тебе, матушка, и верил, и верю.

Г-жа Простакова:

Так верь же и тому, что я холопям потакать не намерена. Поди, сударь, и теперь же накажи...

Явление IV

Те же и Скотинин.

Скотинин:

Кого? за что? В день моего сговора! Я прошу тебя, сестрица, для такого праздника отложить наказание до завтрева; а завтра, коль изволишь, я и сам охотно помогу. Не будь я Тарас Скотинин, если у меня не всякая вина виновата. У меня в этом, сестрица, один обычай с тобою. Да за что ж ты так прогневалась?

Г-жа Простакова:

Да вот, братец, на твои глаза пошлюсь. Митрофанушка, подойди сюда. Мешковат ли этот кафтан?

Скотинин:

Нет.

Простаков:

Да я и сам уже вижу, матушка, что он узок.

Скотинин:

Я и этого не вижу. Кафтанец, брат, сшит изряднехонько.

Г-жа Простакова (Тришке):

Выйди вон, скот. (Еремеевне) Поди ж, Еремеевна, дай позавтракать ребенку. Ведь, я чаю, скоро и учители придут.

Еремеевна:

Он уже и так, матушка, пять булочек скушать изволил.

Г-жа Простакова:

Так тебе жаль шестой, бестия? Вот какое усердие! Изволь смотреть.

Еремеевна:

Да во здравие, матушка. Я ведь сказала это для Митрофана же Терентьевича. Протосковал до самого утра.

Г-жа Простакова:

Ах, мати божия! Что с тобою сделалось, Митрофанушка?

Митрофан:

Так, матушка. Вчера после ужина схватило.

Скотинин:

Да, видно, брат, поужинал ты плотно.

Митрофан:

А я, дядюшка, почти и вовсе не ужинал.

Простаков:

Помнится, друг мой, ты что-то скушать изволил.

Митрофан:

Да что! Солонины ломтика три, да подовых, не помню, пять, не помню, шесть.

Еремеевна:

Ночью то и дело испить просил. Квасу целый кувшинец выкушать изволил.

Митрофан:

И теперь как шальной хожу. Ночь всю такая дрянь в глаза лезла.

Г-жа Простакова:

Какая ж дрянь, Митрофанушка?

Митрофан:

Да то ты, матушка, то батюшка.

Г-жа Простакова:

Как же это?

Митрофан:

Лишь стану засыпать, то и вижу, будто ты, матушка, изволишь бить батюшку.

Простаков (в сторону):

Ну! беда моя! сон в руку!

Митрофан (разнежась):

Так мне и жаль стало.

Г-жа Простакова (с досадою):

Кого, Митрофанушка?

Митрофан:

Тебя, матушка: ты так устала, колотя батюшку.

Г-жа Простакова:

Обойми меня, друг мой сердечный! Вот сынок, одно мое утешение.

Скотинин:

Ну, Митрофанушка! Ты, я вижу, матушкин сынок, а не батюшкин.

Простаков:

По крайней мере, я люблю его, как надлежит родителю, то-то умное дитя, то-то разумное, забавник, затейник; иногда я от него вне себя, от радости сам истинно не верю, что он мой сын.

Скотинин:

Только теперь забавник наш стоит что-то нахмурясь.

Г-жа Простакова:

Уж не послать ли за доктором в город?

Митрофан:

Нет, нет, матушка. Я уж лучше сам выздоровлю. Побегу-тка теперь на голубятню, так авось либо...

Г-жа Простакова:

Так авось либо Господь милостив. Поди, порезвись, Митрофанушка.

Митрофан с Еремеевной отходят.

Действие четвертое

Явление VIII

Стародум, Софья, Правдин, Милон, Скотинин, г-жа Простакова, Простаков, Митрофан и Еремеевна.

Г-жа Простакова (входя):

Все ли с тобою, Митрофанушка?

Митрофан:

Ну, да уж не заботься.

Г-жа Простакова (Стародуму):

Мы пришли, батюшка, потрудить вас теперь общею нашею просьбою. (Мужу и сыну.)Кланяйтесь.

Стародум:

Какою, сударыня?

Г-жа Простакова:

Во-первых, прошу милости всех садиться.

Все садятся, кроме Митрофана и Еремеевны.

Вот в чем дело, батюшка. За молитвы родителей наших, – нам, грешным, где б и умолить, – даровал нам господь Митрофанушку. Мы все делали, чтоб он у нас стал таков, как изволишь его видеть. Не угодно ль, мой батюшка, взять на себя труд и посмотреть, как он у нас выучен?

Стародум:

О, сударыня! До моих ушей уже дошло, что он теперь только и отучиться изволил. Я узнал, кто его и учители. Вижу наперед, какому грамотею ему быть надобно, учася у Кутейкина, и какому математику, учася у Цыфиркина. (К Правдину.) Любопытен бы я был послушать, чему немец-то его выучил.

Г-жа Простакова:

Всем наукам, батюшка.

Простаков:

Всему, мой отец.

Митрофан:

Всему, чему изволишь.

Правдин (Митрофану):

Чему ж бы, например?

Митрофан (подает ему книгу):

Вот, грамматике.

Правдин (взяв книгу):

Вижу. Это грамматика. Что ж вы в ней знаете?

Митрофан:

Много. Существительна да прилагательна...

Правдин:

Дверь, например, какое имя: существительное или прилагательное?

Митрофан:

Дверь? Котора дверь?

Правдин:

Котора дверь! Вот эта.

Митрофан:

Эта? Прилагательна.

Правдин:

Почему ж?

Митрофан:

Потому что она приложена к своему месту. Вон у чулана шеста неделя дверь стоит еще не навешена: так та покамест существительна.

Стародум:

Так поэтому у тебя слово дурак прилагательное, потому что оно прилагается к глупому человеку?

Митрофан:

И ведомо.

Г-жа Простакова:

Что, каково, мой батюшка?

Простаков:

Каково, мой отец?

Правдин:

Нельзя лучше. В грамматике он силен.

Милон:

Я думаю, не меньше и в истории.

Г-жа Простакова:

То, мой батюшка, он еще сызмала к историям охотник.

Скотинин:

Митрофан по мне. Я сам без того глаз не сведу, чтоб выборный не рассказывал мне истории. Мастер, собачий сын, откуда что берется!

Г-жа Простакова:

Однако все-таки не придет против Адама Адамыча.

Правдин (Митрофану):

А далеко ли вы в истории?

Митрофан:

Далеко ль? Какова история. В иной залетишь за тридевять земель, за тридесято царство.

Правдин:

А! так этой-то истории учит вас Вральман?

Стародум:

Вральман! Имя что-то знакомое.

Митрофан:

Нет. Наш Адам Адамыч истории не рассказывает; он, что я же, сам охотник слушать.

Г-жа Простакова:

Они оба заставляют себе рассказывать истории скотницу Хавронью. Правдин. Да не у ней ли оба учились и географии?

Г-жа Простакова (сыну):

Слышишь, друг мой сердечный? Это что за наука?

Митрофан (тихо матери):

А я почем знаю.

Г-жа Простакова (тихо Митрофану):

Не упрямься, душенька. Теперь-то себя и показать.

Митрофан (тихо матери):

Да я не возьму в толк, о чем спрашивают.

Г-жа Простакова (Правдину):

Как, батюшка, назвал ты науку-то?

Правдин:

География

Г-жа Простакова (Митрофану):

Слышишь, еоргафия.

Митрофан:

Да что такое! Господи боже мой! Пристали с ножом к горлу.

Г-жа Простакова (Правдину):

И ведомо, батюшка. Да скажи ему, сделай милость, какая это наука-то, он ее и расскажет.

Правдин:

Описание земли.

Г-жа Простакова (Стародуму):

А к чему бы это служило на первый случай?

Стародум:

На первый случай сгодилось бы и к тому, что ежели б случилось ехать, так знаешь, куда едешь.

Г-жа Простакова:

Ах, мой батюшка! Да извозчики-то на что ж? Это их дело. Это-таки и наука-то не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка, что, конечно, то вздор, чего не знает Митрофанушка.

Стародум:

О, конечно, сударыня. В человеческом невежестве весьма утешительно считать все то за вздор, чего не знаешь.

Г-жа Простакова:

Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю, покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! Каково это?

Стародум:

Препохвально. Надобно быть Скотинину, чтоб вкусить такую блаженную картину.

Скотинин:

Да коль доказывать, что ученье вздор, так возьмем дядю Вавилу Фалалеича. О грамоте никто от него не слыхивал, ни он ни от кого слышать не хотел. А какова была головушка!

Правдин:

Что ж такое?

Скотинин:

Да с ним на роду вот что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменны ворота. Мужик был рослый, ворота низки, забыл наклониться. Как хватит себя лбом о притолку, индо пригнуло дядю к похвям потылицею, и бодрый конь вынес его из ворот к крыльцу навзничь. Я хотел бы знать, есть ли на свете ученый лоб, который бы от такого тумака не развалился; а дядя, вечная ему память, протрезвясь, спросил только, целы ли ворота?

Милон:

Вы, господин Скотинин, сами признаете себя неученым человеком; однако, я думаю, в этом случае и ваш лоб был бы не крепче ученого.

Стародум (Милону):

Об заклад не бейся. Я думаю, что Скотинины все родом крепколобы.