Прозаическая и поэтическая речь

Царь с царицею простился,
​В путь-дорогу снарядился,
​И царица у окна
​Села ждать его одна.
​Ждёт-пождёт с утра до ночи,
​Смотрит в поле, инда очи
​Разболелись глядючи
​С белой зори до ночи;
​Не видать милого друга!
​Только видит: вьётся вьюга,
​Снег валится на поля,
​Вся белёшенька земля.
​Девять месяцев проходит,
​С поля глаз она не сводит.
​Вот в сочельник в самый, в ночь
​Бог даёт царице дочь.
​Рано утром гость желанный,
​День и ночь так долго жданный,
​Издалеча наконец
​Воротился царь-отец.
​На него она взглянула,
​Тяжелёшенько вздохнула,
​Восхищенья не снесла,
​И к обедне умерла.

Долго царь был неутешен,
​Но как быть? и он был грешен;
​Год прошёл как сон пустой,
​Царь женился на другой.
​Правду молвить, молодица
​Уж и впрямь была царица:
​Высока, стройна, бела,
​И умом и всем взяла;
​Но зато горда, ломлива,
​Своенравна и ревнива.
​Ей в приданое дано
​Было зеркальце одно;
​Свойство зеркальце имело:
​Говорить оно умело.
​С ним одним она была
​Добродушна, весела,
​С ним приветливо шутила
​И, красуясь, говорила:
​«Свет мой, зеркальце! скажи
​Да всю правду доложи:
​Я ль на свете всех милее,
​Всех румяней и белее?»
​И ей зеркальце в ответ:
​«Ты, конечно, спору нет;
​Ты, царица, всех милее,
​Всех румяней и белее».
​И царица хохотать,
​И плечами пожимать,
​И подмигивать глазами,
​И прищёлкивать перстами,
И вертеться подбочась,
​Гордо в зеркальце глядясь.

Но царевна молодая,
​Тихомолком расцветая,
​Между тем росла, росла,
​Поднялась – и расцвела,
​Белолица, черноброва,
​Нраву кроткого такого.
​И жених сыскался ей,
​Королевич Елисей.
​Сват приехал, царь дал слово,
​А приданое готово:
​Семь торговых городов
Да сто сорок теремов.

На девичник собираясь,
​Вот царица, наряжаясь
​Перед зеркальцем своим,
​Перемолвилася с ним:
​«Я ль, скажи мне, всех милее,
​Всех румяней и белее?»
​Что же зеркальце в ответ?
​«Ты прекрасна, спору нет;
​Но царевна всех милее,
​Всех румяней и белее».
​Как царица отпрыгнёт,
​Да как ручку замахнёт,
​Да по зеркальцу как хлопнет,
​Каблучком-то как притопнет!..
​«Ах ты, мерзкое стекло!
​Это врёшь ты мне назло.
​Как тягаться ей со мною?
​Я в ней дурь-то успокою.
​Вишь какая подросла!
​И не диво, что бела:
​Мать брюхатая сидела
​Да на снег лишь и глядела!
​Но скажи: как можно ей
​Быть во всём меня милей?
​Признавайся: всех я краше.
​Обойди всё царство наше,
​Хоть весь мир; мне ровной нет.
​Так ли?» Зеркальце в ответ:
​«А царевна всё ж милее,
​Всё ж румяней и белее».
​Делать нечего. Она,
​Чёрной зависти полна,
​Бросив зеркальце под лавку,
​Позвала к себе Чернавку
​И наказывает ей,
​Сенной девушке своей,
​Весть царевну в глушь лесную
​И, связав её, живую
​Под сосной оставить там
​На съедение волкам.

Чёрт ли сладит с бабой гневной?
Спорить нечего. С царевной
​Вот Чернавка в лес пошла
​И в такую даль свела,
​Что царевна догадалась,
И до смерти испугалась
​И взмолилась: «Жизнь моя!
​В чём, скажи, виновна я?
​Не губи меня, девица!
​А как буду я царица,
​Я пожалую тебя».
​Та, в душе её любя,
​Не убила, не связала,
​Отпустила и сказала:
​«Не кручинься, бог с тобой».
​А сама пришла домой.
​«Что? – сказала ей царица, –
​Где красавица девица?» –
​«Там, в лесу, стоит одна, –
​Отвечает ей она. –
​Крепко связаны ей локти;
​Попадётся зверю в когти,
​Меньше будет ей терпеть,
​Легче будет умереть».

И молва трезвонить стала:
​Дочка царская пропала!
​Тужит бедный царь по ней.
​Королевич Елисей,
​Помолясь усердно богу,
​Отправляется в дорогу
​За красавицей душой,
​За невестой молодой.

Но невеста молодая,
​До зари в лесу блуждая,
​Между тем всё шла да шла
​И на терем набрела.
​Ей навстречу пёс, залая,
​Прибежал и смолк, играя.
​В ворота вошла она –
​На подворье тишина.
​Пёс бежит за ней, ласкаясь,
​А царевна, подбираясь,
​Поднялася на крыльцо
​И взялася за кольцо;
​Дверь тихонько отворилась,
​И царевна очутилась
​В светлой горнице; кругом
Лавки, крытые ковром,
​Под святыми стол дубовый,
​Печь с лежанкой изразцовой.
​Видит девица, что тут
​Люди добрые живут;
​Знать, не будет ей обидно! –
​Никого меж тем не видно.
​Дом царевна обошла,
​Всё порядком убрала,
​Засветила богу свечку,
​Затопила жарко печку,
​На полати взобралась
​И тихонько улеглась.

Час обеда приближался,
​Топот по двору раздался:
​Входят семь богатырей,
​Семь румяных усачей.
​Старший молвил: «Что за диво!
​Всё так чисто и красиво.
​Кто-то терем прибирал
​Да хозяев поджидал.
​Кто же? Выдь и покажися,
​С нами честно подружися.
​Коль ты старый человек,
​​Дядей будешь нам навек.
​Коли парень ты румяный,
​Братец будешь нам названый.
​Коль старушка, будь нам мать,
​Так и станем величать.
​Коли красная девица,
​Будь нам милая сестрица».

И царевна к ним сошла,
​Честь хозяям отдала,
​В пояс низко поклонилась;
​Закрасневшись, извинилась,
​Что-де в гости к ним зашла,
​Хоть звана и не была.
​Вмиг по речи те спознали,
​Что царевну принимали;
​Усадили в уголок,
​Подносили пирожок;
​Рюмку полну наливали,
​На подносе подавали.
​От зелёного вина
​Отрекалася она;
​Пирожок лишь разломила,
​Да кусочек прикусила
​И с дороги отдыхать
​Отпросилась на кровать.
​Отвели они девицу
​Вверх во светлую светлицу
​И оставили одну,
​Отходящую ко сну.

День за днём идёт, мелькая,
​А царевна молодая
​Всё в лесу, не скучно ей
​У семи богатырей.
​Перед утренней зарёю
​Братья дружною толпою
​Выезжают погулять,
​Серых уток пострелять,
​Руку правую потешить,
​Сорочина в поле спешить,
​Иль башку с широких плеч
​У татарина отсечь,
​Или вытравить из леса
​Пятигорского черкеса.
​А хозяюшкой она
​В терему меж тем одна
​Приберёт и приготовит,
​Им она не прекословит.
​Не перечат ей они.
​Так идут за днями дни.

Братья милую девицу
​Полюбили. К ней в светлицу
​Раз, лишь только рассвело,
​Всех их семеро вошло.
​Старший молвил ей: «Девица,
​Знаешь: всем ты нам сестрица,
​Всех нас семеро, тебя
​Все мы любим, за себя
​Взять тебя мы все бы рады,
​Да нельзя, так, бога ради,
​Помири нас как-нибудь:
​Одному женою будь,
​Прочим ласковой сестрою.
​Что ж качаешь головою?
​Аль отказываешь нам?
​Аль товар не по купцам?»

«Ой вы, молодцы честные,
​Братцы вы мои родные, –
​Им царевна говорит, –
​Коли лгу, пусть бог велит
​Не сойти живой мне с места.
​Как мне быть? ведь я невеста.
​Для меня вы все равны,
​Все удалы, все умны,
​Всех я вас люблю сердечно;
​Но другому я навечно
​Отдана. Мне всех милей
​Королевич Елисей».

Братья молча постояли
Да в затылке почесали.
​«Спрос не грех. Прости ты нас, –
​Старший молвил поклонясь, –
​Коли так, не заикнуся
​Уж о том». – «Я не сержуся, –
​Тихо молвила она, –
​И отказ мой не вина».
​Женихи ей поклонились,
​Потихоньку удалились,
​И согласно все опять
​Стали жить да поживать.

Между тем царица злая,
​Про царевну вспоминая,
​Не могла простить её,
​А на зеркальце своё
​Долго дулась и сердилась;
​Наконец об нём хватилась
​И пошла за ним и, сев
​Перед ним, забыла гнев,
​Красоваться снова стала
​И с улыбкою сказала:
​«Здравствуй, зеркальце! скажи
​Да всю правду доложи:
​Я ль на свете всех милее,
​Всех румяней и белее?»
​И ей зеркальце в ответ:
​«Ты прекрасна, спору нет;
​Но живёт без всякой славы,
​Средь зелёныя дубравы,
​У семи богатырей
​Та, что всё ж тебя милей».
​И царица налетела
​На Чернавку: «Как ты смела
​Обмануть меня? и в чём!..»
​Та призналася во всём:
Так и так. Царица злая,
​Ей рогаткой угрожая,
​Положила иль не жить,
​Иль царевну погубить.
​Раз царевна молодая,
​Милых братьев поджидая,
​Пряла, сидя под окном.
​Вдруг сердито под крыльцом
​Пёс залаял, и девица
​Видит: нищая черница
​Ходит по двору, клюкой
​Отгоняя пса. «Постой,
​Бабушка, постой немножко, –
​Ей кричит она в окошко, –
​Пригрожу сама я псу
​И кой-что тебе снесу».
​Отвечает ей черница:
​«Ох ты, дитятко девица!
​Пёс проклятый одолел,
​Чуть до смерти не заел.
​Посмотри, как он хлопочет!
​Выдь ко мне». – Царевна хочет
​Выйти к ней и хлеб взяла,
​Но с крылечка лишь сошла,
​Пёс ей под ноги – и лает,
​И к старухе не пускает;
​Лишь пойдёт старуха к ней,
​Он, лесного зверя злей,
​На старуху. «Что за чудо?
​Видно, выспался он худо, –
​Ей царевна говорит. –
​На ж, лови!» – и хлеб летит.
​Старушонка хлеб поймала:
​«Благодарствую, – сказала. –
​Бог тебя благослови;
​Вот за то тебе, лови!»
​И к царевне наливное,
​Молодое, золотое
​Прямо яблочко летит…
​Пёс как прыгнет, завизжит…
​Но царевна в обе руки
​Хвать – поймала. «Ради скуки
​Кушай яблочко, мой свет.
​Благодарствуй за обед».
​Старушоночка сказала,
​Поклонилась и пропала…
​И с царевной на крыльцо
​Пёс бежит и ей в лицо
​Жалко смотрит, грозно воет,
​Словно сердце пёсье ноет,
​Словно хочет ей сказать:
​Брось! – Она его ласкать,
​Треплет нежною рукою:
​«Что, Соколко, что с тобою?
​Ляг!» – и в комнату вошла,
​Дверь тихонько заперла,
​Под окно за пряжу села
​Ждать хозяев, а глядела
​Всё на яблоко. Оно
​Соку спелого полно,
​Так свежо и так душисто,
​Так румяно-золотисто,
​Будто мёдом налилось!
​Видны семечки насквозь…
​Подождать она хотела
​До обеда; не стерпела,
​В руки яблочко взяла,
​К алым губкам поднесла,
​Потихоньку прокусила
​И кусочек проглотила…
​Вдруг она, моя душа,
​Пошатнулась не дыша,
​Белы руки опустила,
​Плод румяный уронила,
​Закатилися глаза,
​И она под образа
​Головой на лавку пала
​И тиха, недвижна стала…

Братья в ту пору домой
​Возвращалися толпой
​С молодецкого разбоя.
​Им на встречу, грозно воя,
​Пёс бежит и ко двору
​Путь им кажет. «Не к добру! –
​Братья молвили: – печали
​Не минуем». Прискакали,
​Входят – ахнули. Вбежав,
​Пёс на яблоко стремглав
​С лаем кинулся, озлился,
​Проглотил его, свалился
​И издох. Напоено
​Было ядом, знать, оно.
​Перед мёртвою царевной
​Братья в горести душевной
​Все поникли головой,
​И с молитвою святой
​С лавки подняли, одели,
​Хоронить её хотели
​И раздумали. Она,
​Как под крылышком у сна,
​Так тиха, свежа лежала,
​Что лишь только не дышала.
​Ждали три дня, но она
​Не восстала ото сна.
​Сотворив обряд печальный,
​Вот они во гроб хрустальный
​Труп царевны молодой
​Положили – и толпой
​Понесли в пустую гору
​И в полуночную пору
​Гроб её к шести столбам
​На цепях чугунных там
​Осторожно привинтили
​И решёткой оградили –
​И, пред мёртвою сестрой
​Сотворив поклон земной,
​Старший молвил: «Спи во гробе;
​Вдруг погасла, жертвой злобе,
​На земле твоя краса;
​Дух твой примут небеса.
Нами ты была любима
​И для милого хранима –
​Не досталась никому,
​Только гробу одному».

В тот же день царица злая,
​Доброй вести ожидая,
​Втайне зеркальце взяла
​И вопрос свой задала:
​«Я ль, скажи мне, всех милее,
​Всех румяней и белее?»
​И услышала в ответ:
​«Ты, царица, спору нет,
​Ты на свете всех милее,
​Всех румяней и белее».

За невестою своей
​Королевич Елисей
​Между тем по свету скачет.
​Нет как нет! Он горько плачет,
​И, кого ни спросит он,
​Всем вопрос его мудрён;
​Кто в глаза ему смеётся,
​Кто скорее отвернётся;
​К красну солнцу наконец
​Обратился молодец:
​«Свет наш солнышко! Ты ходишь
​Круглый год по небу, сводишь
​Зиму с тёплою весной,
​Всех нас видишь под собой.
​Аль откажешь мне в ответе?
​Не видало ль где на свете
​Ты царевны молодой?
​Я жених ей». – «Свет ты мой, –
​Красно солнце отвечало, –
​Я царевны не видало.
​Знать, её в живых уж нет.
​Разве месяц, мой сосед,
​Где-нибудь её да встретил
​Или след её заметил».

Тёмной ночки Елисей
​Дождался в тоске своей.
​Только месяц показался,
​Он за ним с мольбой погнался.
​«Месяц, месяц, мой дружок,
​Позолоченный рожок!
​Ты встаёшь во тьме глубокой,
​Круглолицый, светлоокий,
​И, обычай твой любя,
​Звёзды смотрят на тебя.
​Аль откажешь мне в ответе?
​Не видал ли где на свете
​Ты царевны молодой?
​Я жених ей». – «Братец мой, –
​Отвечает месяц ясный, –
​Не видал я девы красной.
​На сторóже я стою
​Только в очередь мою.
​Без меня царевна, видно,
​Пробежала». – «Как обидно!» –
​Королевич отвечал.
​Ясный месяц продолжал:
​«Погоди; об ней, быть может,
​Ветер знает. Он поможет.
​Ты к нему теперь ступай,
​Не печалься же, прощай».

Елисей, не унывая,
​К ветру кинулся, взывая:
​«Ветер, ветер! Ты могуч,
​Ты гоняешь стаи туч,
​Ты волнуешь сине море,
​Всюду веешь на просторе,
​Не боишься никого,
​Кроме бога одного.
​Аль откажешь мне в ответе?
​Не видал ли где на свете
​Ты царевны молодой?
​Я жених её». – «Постой, –
​Отвечает ветер буйный, –
​Там за речкой тихоструйной
​Есть высокая гора,
​В ней глубокая нора;
​В той норе, во тьме печальной,
​Гроб качается хрустальный
​На цепях между столбов.
​Не видать ничьих следов
​Вкруг того пустого места;
​В том гробу твоя невеста».

Ветер дале побежал.
​Королевич зарыдал
​И пошёл к пустому месту,
​На прекрасную невесту
​Посмотреть ещё хоть раз.
​Вот идёт; и поднялась
​Перед ним гора крутая;
​Вкруг неё страна пустая;
​Под горою тёмный вход.
О​н туда скорей идёт.
​Перед ним, во мгле печальной,
​Гроб качается хрустальный,
​И в хрустальном гробе том
​Спит царевна вечным сном.
​И о гроб невесты милой
​Он ударился всей силой.
​Гроб разбился. Дева вдруг
​Ожила. Глядит вокруг
​Изумлёнными глазами
​И, качаясь над цепями,
​Привздохнув, произнесла:
​«Как же долго я спала!»
​И встаёт она из гроба…
​Ах!.. и зарыдали оба.
​В руки он её берет
​И на свет из тьмы несёт,
​И, беседуя приятно,
​В путь пускаются обратно,
​И трубит уже молва:
​Дочка царская жива!

Дома в ту пору без дела
​Злая мачеха сидела
​Перед зеркальцем своим
​И беседовала с ним,
​Говоря: «Я ль всех милее,
​Всех румяней и белее?»
​И услышала в ответ:
​«Ты прекрасна, слова нет,
​Но царевна всё ж милее,
​Всё румяней и белее».
​Злая мачеха, вскочив,
​Об пол зеркальце разбив,
​В двери прямо побежала
​И царевну повстречала.
​Тут её тоска взяла,
​И царица умерла.
​Лишь её похоронили,
​Свадьбу тотчас учинили,
​И с невестою своей
​Обвенчался Елисей;
​И никто с начала мира
​Не видал такого пира;
​Я там был, мёд, пиво пил,
​Да усы лишь обмочил.