Ллойд Биггл-младший

Посадка была такой неумолимо внезапной, что мисс Болц проглотила свои возражения и вцепилась в предохранительный пояс. Но вот машина села на стоянке, и водитель открыл дверцу. Мисс Болц расплатилась и вышла из такси с достоинством, подобающим учительнице <…>. Ей хотелось докопаться до сути странного представления о школах, но не стоило опаздывать на приём. <…>

В лабиринте коридоров, помеченных двумя, а то и тремя буквами, каждый поворот, казалось, вёл не туда, и мисс Болц уже с трудом дышала и боролась с лёгким приступом страха, когда, наконец, прибыла по назначению. Секретарша спросила у неё фамилию и строго сказала:

– Мистер Уилбинс вас ждёт. Входите же.

На двери висела замораживающая табличка:

«РОДЖЕР УИЛБИНС, ЗАМЕСТИТЕЛЬ ЗАВЕДУЮЩЕГО УЧЕБНОЙ ЧАСТЬЮ (СРЕДНЯЯ ШКОЛА), СЕВЕРО-ВОСТОЧНЫЙ ШКОЛЬНЫЙ ОКРУГ США, БЕЗ ДОКЛАДА НЕ ВХОДИТЬ».

Мисс Болц замешкалась, и секретарша повторила:

– Входите же.

– Благодарю вас, – отозвалась мисс Болц и открыла дверь.

В центре огромной комнаты за письменным столом сидел человек со свирепо-бессмысленным выражением лица. Внимание мистера Уилбинса было поглощено бумагами, разбросанными по всему столу, и он молча указал ей на кресло, не давая себе труда поднять глаза. Она прошла через комнату напряжённо, как по натянутому канату, и села. <…>

Мистер Уилбинс собрал бумаги в стопку, постучал ими о стол и вложил в папку.

– Мисс… э… э… Болц, – сказал он. <…> – Я ознакомился с вашим личным делом, Мой вам совет – выходите в отставку. Секретарша даст вам бланки, которые надо заполнить. Всего хорошего!

– Ценю ваше внимание, мистер Уилбинс, но в отставку не собираюсь. <…>

– Дорогая мисс Болц! – Он решил быть обходительным. – Вы будете обеспечены, получите возможность заниматься чем хотите, и поверьте, вы не… <…> Не пригодны к работе учителя. <…>

– Извините, – сказала она. – Я преподаю вот уже двадцать пять лет – и хорошо преподаю, как вам известно, если вы прочитали мои характеристики. Работа учителя – вся моя жизнь, я люблю это дело, и сейчас уже поздновато говорить мне, что я не гожусь в учителя.

– Преподавание – профессия молодых, а вам под пятьдесят. <…>

Она упрямо ответила:

– Будете вы соблюдать условия контракта или мне придётся действовать через суд?

Он пожал плечами, взял в руки папку.

– Английский письменный и устный. Десятый класс. Надо полагать, вы думаете, что справитесь.

– Справлюсь.

– Ваш урок – ежедневно с четверти одиннадцатого до четверти двенадцатого, кроме субботы и воскресенья.

– Меня не интересует частичная нагрузка.

– Это полная нагрузка.

– Пять часов в неделю?

– Считается, что сорок часов в неделю у вас будут уходить на подготовку к урокам. Скорее всего вам понадобится ещё больше времени. <…> Занятия начнутся со следующего понедельника Я выделю вам студию и сейчас же созову техническое совещание.

– Студию?

– Студию. – В его голосе прозвучала нотка злорадного удовольствия. – У вас будет примерно сорок тысяч учеников.

Он вынул из ящика письменного стола две книги. Одна из них, чрезвычайно увесистая, называлась «Техника и приёмы телеобучения». <…>

– Здесь все нужные вам сведения, – сказал он.

Мисс Болц с запинкой произнесла:

– Телеобучение? Значит… мои ученики будут слушать меня по телевизору?

– Безусловно.

– Значит, я их никогда не увижу?

– Зато они вас увидят, мисс Болц. Этого вполне достаточно.

– Наверное, экзамены будут принимать машины, но как быть с сочинениями? <…>

– Никаких заданий нет. Экзаменов тоже нет. По-видимому, на Марсе всё ещё прибегают к экзаменам и заданиям, чтобы заставить учеников заниматься, но мы шагнули далеко вперёд по сравнению с таким средневековьем в образовании. <…>

– Если не будет ни экзаменов, ни сочинений и если я никогда не увижу учеников, то как же мне оценивать свою работу?

– Для этого у нас есть свои методы. Будете каждые две недели узнавать показатель Тендэкз. <…>

Секретарша мистера Уилбинса назвала номер комнаты.

– Это будет ваш кабинет, – сказала она. – Подождите там, я кого-нибудь пришлю.

Кабинет был маленький, в нём стояли книжные шкафы, письменный стол, картотека и проекционный аппарат. Узкое оконце позволяло увидеть длинные ряды таких же узких окошек. В стену против письменного стола был вмонтирован телевизионный экран размером метр двадцать на метр двадцать. <…>

Зазвонил телефон. Она стала отчаянно разыскивать его, обнаружила на пульте в углублении письменного стола, но к этому времени звонки прекратились. Она осмотрела весь письменный стол и нашла другой пульт с дисками настройки телевизора. Всего было четыре диска, и на каждом – цифры от нуля до девяти. Она подсчитала, что число возможных каналов составляет 9999. Она испробовала несколько номеров, но экран оставался пустым, и только канал 0001 откликнулся объявлением:

«ЗАНЯТИЯ НАЧИНАЮТСЯ В ПОНЕДЕЛЬНИК, 9 СЕНТЯБРЯ, СЕЙЧАС ПРОВОДИТСЯ РЕГИСТРАЦИЯ. ЕСЛИ ХОТИТЕ БЫТЬ ДОПУЩЕННЫМ К ЗАНЯТИЯМ И ПОЛУЧИТЬ ДОКУМЕНТЫ ОБ ОКОНЧАНИИ КУРСА, ЗАРЕГИСТРИРУЙТЕСЬ».

В дверь постучали. Вошёл добродушный с виду, седеющий человек лет за пятьдесят; он представился: «Джим Пáргрин, главный инженер». Паргрин присел на краешек письменного стола и широко улыбнулся.

– Я уж боялся, что вы заблудились. Я звонил, а мне никто не ответил.

– Пока я нашла телефон, вы повесили трубку, – объяснила мисс Болц.

Он усмехнулся, потом стал серьёзен.

– Значит, вы с Марса. А знаете ли вы, на что напросились?

– Вас прислали запугивать меня?

– Меня никто никогда не пугается, если не считать молоденьких инженеров. Пойдёмте в вашу студию, я вам объясню, что к чему.

Ряды кабинетов быстро остались позади, и в каждом кабинете было широкое застеклённое окно, выходящее в коридор. Мисс Болц всё это напомнило марсианский аквариум, куда она порой водила учеников, чтобы показать им диковинную морскую жизнь Земли.

Паргрин отпер дверь. <…> Перед узкой доской раскорячился уродливый чёрный письменный стол на толстых металлических ножках. С противоположной стены глазела вниз камера, а рядом с нею был контрольный экран. Паргрин открыл пульт управления, и внезапно вспыхнувший свет ослепил мисс Болц.

– Видите эти кнопки? Первая даёт обзор стола, доски и пола вон до той линии. Вторая – крупный план стола. Третья – крупный план доски. <…> Вот здесь, у двери, табельная кнопка. <…> Если вы не нажали её до четверти одиннадцатого, ваш урок автоматически отменяется. И ещё: как только кончится ваш урок, в четверть двенадцатого, надо сразу уйти, чтобы очередной учитель приготовился к следующему уроку. <…> Всё ясно?

– По-моему, да, – ответила мисс Болц. – Неясно только, как я должна преподавать английский письменный и устный, не слыша, как ученики говорят, и не видя, что они пишут.

Пока они шли из студии, он молчал.

– Я понимаю ваше недоумение, – сказал он, когда они вернулись в её кабинет. – Когда я был ребёнком, всё было иначе. Телевизор я смотрел, когда мне разрешали родители, а в школу ходил вместе с другими ребятишками. Но теперь всё изменилось и, видимо, к лучшему. По крайней мере важные чины говорят, что нынешняя система целесообразнее. Как бы там ни было, желаю больших удач.

В понедельник утром, в пять минут одиннадцатого, мисс Болц нажимала на табельную кнопку в своей студии. За это она была вознаграждена светом белой лампочки над контрольным экраном. Мисс Болц села за письменный стол, нажала на кнопку номер два и сложила руки в ожидании.

Конец часа пришёл как смертная агония. Мисс Болц слабо улыбнулась, и с контрольного экрана её изображение выдавило отвратительную пародию на улыбку.

– До завтра, – сказала мисс Болц. – Всего хорошего.

Красный свет сменился белым. Мисс Болц с содроганием бросила последний взгляд на камеру и обратилась в бегство.

Она потерянно сидела за письменным столом у себя в кабинете и пыталась сдержать слёзы, когда к ней заглянул Джим Паргрин.

– Что случилось? – спросил он.

– Просто я жалею, что не осталась на Марсе.

– С чего это вы? Начало превосходное.

– Не думаю.

– А я думаю. – Он улыбнулся. – <…> Большинство учащихся начинает занятия по своей программе, но, если учитель слаб, ученики быстро переключаются на что-нибудь другое. Вот мы и устраиваем проверку в конце первого урока – смотрим, как дела у нового учителя. Уилбинс попросил замерить вам Тендэкз и сам проследил за этой процедурой. По-моему, он был раздосадован. Показатель чуть-чуть ниже ста, то есть практически идеален.

Он вышел, прежде чем мисс Болц успела поблагодарить, а когда она снова склонила голову над письменным столом, уныние рассеялось как по волшебству. Мисс Болц с воодушевлением окунулась в переработку программы английского языка для десятых классов. <…>

На другое утро, направляясь по коридору в студию, она больше не волновалась.

Недружелюбные просторы здания и унылое одиночество кабинета так подавляли, что мисс Болц стала готовиться к урокам у себя дома. К середине третьей недели она отыскала путь на десятый этаж, где, как было указано в справочнике, находился кафетерий. В очереди у раздаточного автомата, в молчаливом окружении молодых учителей и учительниц мисс Болц чувствовала себя прямо-таки доисторической древностью. Когда она направилась к столику, кто-то замахал ей рукой. Джим Паргрин встал, взял у неё из рук поднос. Незнакомый человек помоложе выдвинул ей стул. <…>

– Это мой племянник, – сказал Паргрин. – Лайл Стюарт. Он преподаёт физику. Мисс Болц – учительница с Марса.

Молодой человек был смугл, красив, охотно улыбался. Мисс Болц сказала, что рада познакомиться с ним, и нисколько не покривила душой.

– Да ведь вы первый учитель, с которым я хоть словом перемолвилась! – воскликнула она.

– Как правило, мы избегаем друг друга. – согласился Лайл Стюарт. – В нашей профессии, сами понимаете, выживают наиболее приспособленные.

– Но, казалось бы, лучше объединиться…

Стюарт покачал головой.

– Предположим, вы придумали что-то сильнодействующее. У вас высокий Тендэкз, это известно другим учителям. Вот они и смотрят ваши уроки и, если могут, крадут у вас находки. Вы, в свою очередь, смотрите их уроки, чтобы воспользоваться их находками, и замечаете, что они применяют вашу технику. Вам, естественно, это не нравится. Среди наших учителей дело доходит до драк, судебных процессов и злостных интриг. В лучшем случае мы друг с другом не разговариваем.

– Как вам здесь нравится? – спросил Паргрин у мисс Болц.

– Скучаю по ученикам, – ответила она. – Меня тревожит, что я с ними не знакома и не могу следить за их успехами. <…>

Стюарт пожал плечами.

– Зато в нашей школе не возникает проблема дисциплины. Не надо следить за вне­школьной деятельностью учеников. Я вас не переубедил?

– Конечно, нет!

– Пусть это останется вашей тайной. И, между нами, скажу вам, какой фактор самый решающий в философии нового обучения. Деньги. Вместо того чтобы вкладывать целые состояния в земли и здания, вместо того чтобы содержать тысячи школ, мы строим одну телестудию. Ещё одно состояние экономится за счёт заработной платы учителя: один учитель приходится не на двадцать-тридцать учеников, а на много тысяч. Одарённые ребятишки будут учиться, как ни скверно обучение, а это всё, что нужно нашей цивилизации: горстка одарённых людей, которые создадут уйму одарённых машин. – Он отодвинул свой стул. – Приятно было познакомиться с вами, мисс Болц. Может быть, мы станем друзьями. Вы преподаете английский, я – физику, навряд ли мы будем обворовывать друг друга. А теперь мне надо идти выдумывать новые трюки. Мой Тендэкз скакнул вниз.

Мисс Болц задумчиво смотрела ему вслед.

– У него слишком утомлённый вид.

– У учителей по большей части не такие контракты, как у вас, – пояснил Паргрин. – Их можно уволить в любую минуту. После этого учебного года Лайл хочет перейти в промышленность, а если его уволят, ему нелегко будет найти работу.

– Он отказывается от профессии учителя? Какой позор!

– Это бесперспективная профессия.

– У хорошего учителя всегда есть перспективы.

Паргрин покачал головой.

– Центральный округ уже даёт экспериментальные уроки, записанные на киноплёнку… Наймите хорошего учителя, отснимите год его работы – и больше не надо никаких учителей. Нет, преподавание лишено будущего. Вам сообщили ваш показатель Тендэкз?

– <…> Я ничего не смыслю в этих показателях.

– В них нет ничего сложного. Раз в две недели мы делаем для каждого учителя выборку тысячи его учеников. Если все смотрят положенный урок, Тендэкз учителя равен ста. Если смотрит только половина, Тендэкз – пятьдесят. У хорошего учителя Тендэкз как раз и составляет пятьдесят. Если Тендекз падает ниже двадцати, учителя увольняют.

– Значит, дети могут не смотреть урок, если не хотят?

– Родители обязаны приобрести телевизор, – ответил Паргрин. – Они должны следить, чтобы ребенок проводил классные часы перед телевизором – это называется «следить за посещаемостью»; но они не отвечают за то, что именно смотрит ребёнок. Так вот, ученики сидят у телевизоров, и телевизоры включены, но, если им не нравится ваш урок, они могут переключиться на что-нибудь другое. Теперь вы видите, как важно для учителя, чтобы его уроки были занимательными.

– Понимаю. А какой у меня Тендэкз? <…>

– Нуль.

– Вы хотите сказать… никто не смотрит? А я-то думала, что всё делаю правильно.

– Должно быть, в первый день вы сделали что-то такое, чем они увлеклись. Может, это им с тех пор приелось. Такое бывает. А вы смотрели уроки других учителей?

– Да нет же! Я так занята, что мне это и в голову не приходило.

– Возможно, Лайл что-нибудь придумает. Я просил его зайти к вам в кабинет перед уроком. А потом… что ж, посмотрим.

На бесплодном, негостеприимном Марсе мисс Болц двадцать пять лет мечтала о Земле. Мечтала пройтись босиком по зелёной траве, и чтобы вокруг были зелёные деревья и кустарник, а над головой вместо неразличимой прозрачности атмосферного купола – бездонное голубое небо. В унылой марсианской пустыне мисс Болц мечтала о бурных волнах океана, вздымающихся до самого горизонта.

И вот она снова на Земле, живёт в бескрайнем городском комплексе Восточных США. На крохотные парки покушаются улицы и дома. Голубое небо почти не видно из-за воздушного движения. Океан она видела мельком раза два, из окна аэротакси.

Но где-то ведь остались зеленеющие поля, озера, реки и океан – только поезжай туда! А мисс Болц всё работала. Корпела над материалами, готовясь к урокам. Часами записывала и переписывала примеры, часами детальнейшим образом репетировала, снова и снова повторяла часовой урок, прежде чем отдать его на съедение жадному глазу камеры.

И никто на неё не смотрел. В течение первых же двух недель она теряла учеников десятками, сотнями, тысячами. <…>

Паргрин принёс новые показатели Тендэкз. Мисс Болц вымученно улыбнулась.

– Опять нуль?

– Ну, не совсем.

Она уставилась на бумагу, мигнула, опять уставилась. Показатель был 0,1 – одна десятая процента. Затаив дыхание мисс Болц произвела в уме кое-какие арифметические действия. У неё есть один ученик! В тот миг она бы отказалась от будущей пенсии, лишь бы познакомиться с этим верным подростком.

– Так или иначе, приятно сознавать, что у меня есть ученик. Как вы думаете, может быть, он не один?

– А почему вы не предложите им написать? Письма учеников пригодятся вам на суде как доказательства.

– Меня не интересуют доказательства, – ответила она, – но я попрошу, чтобы мне написали. Спасибо. <…>

Целую неделю мисс Болц не решалась попросить своих учеников, чтобы они ей написали. Причину своих колебаний мисс Болц понимала слишком хорошо. Она боялась не получить ответа.

Но вот настало утро, когда она за минуту до звонка, сложила руки и натянуто улыбнулась камере.

– Я хочу попросить вас об одной услуге. Пусть каждый напишет мне письмо. Расскажите о себе. Расскажите, нравятся ли вам произведения, которые мы проходим. Вы обо мне всё знаете, а я ничего о вас не знаю. Пожалуйста, напишите мне.

Мисс Болц получила одиннадцать писем. <…> Она показала письма Джиму

Паргрину и, когда он кончил читать, заметила:

– Таких ведь тысячи – способные, пылкие детишки, которые были бы рады учиться, если бы всё это развлекательство не одурманило их до пассивного безразличия. <…>

В понедельник утром её вызвал Уилбинс. <…>

– Мисс Болц, из каждой тысячи ваш урок смотрит лишь один ученик. <…>

Он умолк на полуслове, так как тут на цыпочках вошла секретарша с новой сводкой Тендэкзов. <…>

Мисс Болц отыскала своё имя и повела пальцем вниз по столбцу, к показателю.

Там стояло двадцать семь.

– Как видно, я исправилась, – услышала она собственный голос. – У вас есть ещё что-нибудь?

Уилбинс не сразу оправился от потрясения, а когда заговорил, его голос стал заметно тоньше.

– Нет. Больше ничего. <…>

Паргрин поджидал её в кафетерии.

– Надеюсь, всё кончилось благополучно, – сказал он с напускной небрежностью.

– Слишком благополучно. <…> Зачем ты это сделал, Джим?

– Что именно?

– Подтасовал мой Тендэкз. <…> У тебя могут быть неприятности, а ведь ты только оттягиваешь неизбежное. В следующей сводке я опять окажусь на нуле. <…>

Они ели в молчании, пока не появился заведующий кафетерием и не сообщил о срочном вызове к мистеру Уилбинсу. Паргрин подмигнул мисс Болц:

– По-моему, я сейчас получу большое удовольствие. Ты будешь днём в кабинете?

Она покачала головой:

– Пойду навещать учеников.

– Значит, увидимся завтра.

Мисс Болц задумчиво посмотрела ему вслед. Она искренне надеялась, что не навлекла на него беду.

На крыше, на посадочной площадке, мисс Болц попросила, чтобы ей вызвали аэротакси. Ожидая, она вынула из сумки и перечитала письмо.

«Меня зовут Дэррел Уилсон. Мне шестнадцать лет, почти всё своё время я провожу дома, потому что я перенёс полиомиелит и теперь частично парализован. Я люблю ваши уроки. Нельзя ли нам пройти ещё какие-нибудь пьесы Шекспира?»

– Ваша машина, мэм.

– Спасибо. – Мисс Болц положила письмо в сумочку и проворно поднялась по лесенке в такси.

Джим Паргрин взъерошил себе волосы и уставился на мисс Болц.

– Постой, постой. Как ты говоришь? Классная комната?

– У меня есть девять учеников, которые будут приходить сюда каждый день, как в школу. Надо же их где-то посадить? <…> Кто станет возражать, если в свободное время я буду вести группу избранных учеников?

Дети были чудесные, талантливые, они хотели задавать вопросы, учиться, выражать свои мысли и чувства, видеть сочувственное отношение к своим трудностям. Они отчаянно нуждались друг в друге. <…> По уровню развития эти ученики намного превосходили все классы, какие когда-либо вела мисс Болц. Она почувствовала смирение и немалую тревогу; но тревога рассеялась в первое же утро, едва мисс Болц увидела сияющие лица и поздравила своих учеников с возвратом к старому обучению.

У неё были два сообщника. Джим Паргрин лично занимался технической стороной телевизионного часа и с радостью показывал в кадре весь класс. Лайл Стюарт, не устоявший перед искушением поработать с живыми учениками, ежедневно уделял им два часа, преподавая физику и математику. Мисс Болц твёрдо установила программу собственных уроков. История, английский, литература и общественные науки. В дальнейшем, если класс не распадётся, она введёт урок иностранного языка. Эта среда была у неё самым счастливым днём с тех пор, как она вернулась на Землю. <…>

В понедельник утром мисс Болц был преподнесён сюрприз совсем с другой стороны: в кабинете её ожидали три мальчика и четыре девочки, которые попросили разрешения поступить к ней в класс. Они видели урок по телевизору, и им показалось, что в классе интересно. Мисс Болц была польщена, но полна сомнений. Лишь один мальчик официально числился её учеником. Она записала фамилии остальных и отправила их по домам. Своему же ученику позволила остаться.

Это был неуклюжий пятнадцатилетний подросток, на вид смекалистый, но от его отрешённой замкнутости мисс Болц стало не по себе. Звали его Рэнди Дуб. («Дурацкое имя, но я притерпелся», – пробормотал он.) <…>

Сутулясь, он поплёлся за мисс Болц в классную комнату, где сел за самую дальнюю парту и мгновенно застыл в молчаливой неподвижности <…>.

Когда бы ни взглянула на него мисс Болц, его глаза были прикованы к ней. В конце концов она поняла: он ходит в школу, но всё ещё смотрит урок будто по телевизору.

Телевизионный час прошёл хорошо. Всей группой обсуждали «Повесть о двух городах», и мисс Болц только диву давалась, до чего смышлёны эти юнцы. В одиннадцать пятнадцать погас красный свет. Джим Паргрин помахал на прощанье рукой, мисс Болц тоже помахала в ответ и перешла к уроку истории. <…>

Когда мисс Болц подняла голову, ученики пристально смотрели на дверь, которая бесшумно открылась. Кто-то сухо спросил:

– Что здесь происходит?

Это был Роджер Уилбинс.

Он снял очки, снова надел.

– Прошу объяснить, что всё это значит.

Мисс Болц тщательно подготовила объяснение на случай, если придётся оправдывать свои незаконные уроки, но Уилбинс появился так неожиданно, что она лишилась дара речи.

– Мисс Болц! – Несколько раз он беззвучно открывал и закрывал рот, подыскивая нужные слова. – <…> Мало того, что вы вопиюще бездарная учительница, вы ещё и страдаете умственным расстройством. <…>

Он замялся. Внезапно Рэнди Дуб вышел из своего транса. Одним прыжком он очутился перед Уилбинсом и прорычал:

– Возьмите назад свои слова! <…>

Уилбинс ответил с недосягаемой высоты своего должностного положения:

– А всякие юные уголовники…

Рэнди яростно тряхнул его за плечи. Очки Уилбинса описали в воздухе длинную дугу и разбились вдребезги. Он вырвался, дал сдачи. Ответный удар Рэнди был сокрушителен. Заведующий учебной частью отлетел к портьере и мягко соскользнул на пол, а разбитое стекло высыпалось в коридор.

Над Уилбинсом склонилась мисс Болц. Рэнди топтался поблизости, полный испуга и раскаяния.

– Очень сожалею, мисс Болц, – пролепетал он.

– Не сомневаюсь, – ответила она. – Но пока что… мне кажется, тебе лучше пойти домой.

В конце концов Уилбинса увели. К немалому удивлению мисс Болц, он больше ничего не сказал; но, выходя из класса, метнул в неё такой взгляд, что дальнейшие переговоры были излишни.

Джим Паргрин привёл рабочего – вставить новое стекло.

– Очень жаль, – заметил он. – Хуже Уилбинс к тебе не станет относиться, потому что хуже некуда, но теперь на разборе он будет упирать на твой класс.

– Не отправить ли их по домам? – озабоченно спросила она.

– Пóлно! Ведь это значит сдаться, не так ли? Продолжай урок, мы тебе не помешаем.

Мисс Болц вернулась к письменному столу и раскрыла свой блокнот.

– Вчера мы с вами говорили об Александре Великом…

По одну сторону длинного узкого стола сидели пятнадцать членов школьной дирекции. Это были бизнесмены и специалисты, в большинстве пожилые, все важные, кое-­кто из них явно торопился.

По другую сторону этого стола с одного края сидела мисс Болц с адвокатом Бернардом Уоллесом. Другой край занимали Роджер Уилбинс и скучающий инженер, которому предстояло записать всё происходящее на магнитофон. <…>

Председатель, сидящий в середине, призвал всех к порядку. <…>

– Начинайте, Уилбинс.

Уилбинс встал. Под глазом у него был великолепный синяк, и он с трудом улыбнулся.

– Мы здесь собрались по поводу того обстоятельства, что у Милдред Болц есть контракт типа 79Б, выданный ей в 2022 году. Как вы помните, наш школьный округ первоначально ввёл такие контракты в период нехватки учителей на Марсе, когда…

Председатель постучал по столу.

– Это всё понятно, Уилбинс. Вы хотите уволить Милдред Болц по непригодности. Представьте доказательства её непригодности, послушаем, что скажет о них мисс Болц, и покончим с этим делом. Мы не собираемся заседать здесь целый день.

Уилбинс вежливо поклонился.

– Сейчас я раздам присутствующим сведения о четырёх регулярных показателях Тендэкза у Милдред Болц и одном внеочередном, на который недавно было получено разрешение дирекции. <…> Четыре из этих показателей либо нулевые, либо до того малы, что практически можно считать их нулевыми. <…> Приведу другое свидетельство непригодности мисс Болц: да будет известно дирекции, что, не имея на то разрешения, мисс Болц собрала в этом здании десятерых учеников и в одной из студий пыталась обучать их совместно. <…> Не буду объяснять, как гибельны последствия устаревшего подхода к обучению. Всем вам они известны. <…> Разумеется, немедленное увольнение мисс Болц положит делу конец. У меня всё, джентльмены.

Председатель сказал.

– Мне просто не верится, мисс Болц. Не объясните ли вы дирекции, почему…

– Сейчас наша очередь? – прервал его Бернард Уоллес. <…>

– Давайте.

– Если бы я нашёл специалиста с многолетним опытом группового преподавания, поверили бы вы этому специалисту на слово относительно последствий – пагубны они или наоборот?

– Я всегда рад ознакомиться с работой надёжного авторитета, – сказал Уилбинс.

– А вы, джентльмены?

– Мы не специалисты в вопросах обучения, – за всех ответил председатель. – Мы волей-неволей полагаемся на авторитеты.

– Превосходно. Так вот, перед вами мисс Милдред Болц, которая двадцать пять лет вела групповое обучение на Марсе и стала, вероятно, крупнейшим авторитетом западного полушария в этом вопросе. Мисс Болц, приносит ли групповое обучение вред ученикам?

– Конечно, нет, – ответила мисс Болц. – За двадцать пять лет я не помню ни единого случая, когда групповые занятия не влияли бы на учеников благотворно. <…>

– Такова цена последней части выступления Уилбинса, – сказал Уоллес. – Мисс Болц – специалист в области группового обучения. Никто из вас не располагает достаточными знаниями, чтобы оспаривать её суждение в этой области. Если она собрала десятерых учеников, значит, она отвечает за свой поступок. А теперь об этих нелепых показателях. <…> Давайте выведем Тендэкз по всем ученикам мисс Болц. Я ничего не обещаю, но если в результате показатель окажется аналогичен приведённым здесь средним цифрам, я сам буду склонен рекомендовать мисс Болц уволиться, не передавая дела в суд.

– Логично, – согласился председатель. – И разумно. Приведите сюда Паргрина, Уилбинс, и посоветуемся, можно ли это сделать. <…>

Вошедший Джим Паргрин упорно избегал её взгляда.

– Это можно, – сказал он, когда председатель объяснил, что от него требуется.

<…> – Завтрашний день подходит?

– Подходит вам завтрашний день, Уилбинс? – спросил председатель. <…>

– Вполне, – кивнул Уилбинс.

– Очень хорошо. <…> Завтра дирекция соберётся в половине двенадцатого и вынесет окончательное решение по делу.

Заседание окончилось. Бернард Уоллес погладил руку мисс Болц и шепнул на ухо:

– Ну-ну, ни о чём не беспокойтесь. Держитесь как ни в чём не бывало и покажите нам лучший телевизионный класс, на какой вы способны. Всё равно дела так плохи, что перемены возможны только к лучшему.

Она, вернулась в класс, где её заменял Лайл Стюарт.

– Ну как, доказали? – спросил Стюарт.

– Вопрос ещё не решён, – ответила она. – Но боюсь, что особенно решать его не придётся. Завтра, возможно, будет у нас последним днём, так что постараемся сегодня успеть побольше.

В среду телевизионный урок прошёл, как никогда. Ученики отвечали блестяще. Глядя на них, мисс Болц с болью в сердце думала о тысячах потерянных для неё учеников, которые пристрастились к созерцанию жонглёров и фокусников.

Красный свет погас. Вошёл Лайл Стюарт.

– Очень мило, – сказал он.

– Какие вы молодцы! – похвалила мисс Болц свой класс.

Слепая девочка Шарон со слезами в голосе спросила:

– Вы нам скажете, чем всё кончилось, ладно? Сразу?

– Скажу, как только узнаю, – пообещала мисс Болц. Она вымученно улыбнулась и быстро вышла из студии.

Когда она торопливо шагала по коридору, ей наперерез выступила долговязая фигура; это был бледный юноша, его безумный вид внушал страх.

– Рэнди! – воскликнула мисс Болц. – Что ты здесь делаешь?

– Простите меня, мисс Болц. Я, право же, сожалею и больше никогда так не сделаю. Можно мне вернуться?

– Я бы с радостью взяла тебя снова, Рэнди, но <…> я очень боюсь, что меня уволят. Или, как говорится, выгонят.

Он стиснул кулаки. По его лицу заструились слёзы, он горько расплакался. Мисс Болц пыталась его утешить, она не сразу поняла причину этих слёз.

– Рэнди! – воскликнула она. – Ты ведь не виноват в том, что меня увольняют. Твой проступок здесь вовсе ни при чём.

– Мы не позволим вас выгнать, – всхлипывал он. – Мы все… мы, ученики… не дадим.

– Надо подчиняться правилам, Рэнди.

– Но вас не выгонят. – Его лицо прояснилось, он возбуждённо затряс головой. – Вы лучшая в моей жизни учительница. Я уверен, что вас не уволят. Можно мне будет вернуться?

– Если завтра будут занятия, Рэнди, ты можешь вернуться. А теперь мне надо спешить. Я опаздываю.

На первый этаж она попала уже с опозданием. Запыхавшись, она добралась по коридору до комнаты дирекции и остановилась перед закрытой дверью. Часы показывали без четверти двенадцать.

Она робко постучала в дверь. Никто не ответил.

Она постучала громче, потом чуть-чуть приоткрыла дверь. Помещение было пусто. Ни членов дирекции, ни инженеров, ни Уилбинса, ни адвоката Уоллеса. Всё решено и подписано, и никто не потрудился даже сообщить ей, каков исход.

Знали, что она сама догадается. Мисс Болц вытерла рукавом глаза <…> и пошла прочь.

В коридоре её кто-то догнал. Это был Бернард Уоллес, он ухмылялся.

– Я удивился, отчего вы так задержались, – сказал он. – Ходил выяснять. Вы уже слыхали?

Мисс Болц покачала головой.

– Ваш Тендэкз 99,2. Уилбинс посмотрел и взвился под самый потолок. <…> А дирекция посмотрела и прекратила дело. По-моему, у них руки чесались уволить Уилбинса, но все слишком торопились.

Мисс Болц перевела дыхание и прислонилась к стенке.

– Не может быть! <…>

– Ещё одно. Председатель дирекции хочет побеседовать с вами о вашем классе. Я с ним вчера обедал и кое о чём его проинформировал. Он заинтересовался. Как я подозреваю, у него есть некоторые сомнения относительно нового обучения. Конечно, за сутки с телеобучением не удастся покончить, но мы хорошо начинаем. А теперь мне надо работать. Мы с вами ещё увидимся. <…>

На шестом этаже она торопливо направилась к себе в кабинет – ученики справляли торжество, и ей хотелось присутствовать при этом. Но тут она заметила, что дверь кабинета медленно приоткрывается. Чья-то голова обернулась в её сторону, дверь распахнулась, и долговязая фигура умчалась прочь. Это был Рэнди Дуб.

Мисс Болц замерла на месте.

– Рэнди! – прошептала она.

Что ему понадобилось у неё в кабинете? Там ничего нет, кроме конспектов, блокнотов и… кошелька! Она оставила кошелёк на письменном столе.

– Рэнди! – опять прошептала мисс Болц. Она заглянула в кабинет. И вдруг рассмеялась – рассмеялась и заплакала, прислонясь к дверному косяку, и воскликнула:

– И как это ему только в голову пришло?

На столе, нетронутый, лежал кошелёк. Рядом при свете лампы ярко поблёскивало неправдоподобно большое глянцевое яблоко.

Письмо по кругу

1. Разбейтесь на группы по 3–5 человек.
2. В течение 5 минут обсудите, какой вы видите школу будущего.
3. Напишите «письмо по кругу» (описание работы).
4. Обсудите в группе, что у вас получилось, и сделайте вывод.
5. Поделитесь своими размышлениями с одноклассниками.