Гармония стиха с игрою мысли ясной

1

Немного лет тому назад,
​Там, где, сливаяся, шумят,
​Обнявшись, будто две сестры,
​Струи Арагвы и Куры,
​Был монастырь. Из-за горы
​И нынче видит пешеход
​Столбы обрушенных ворот,
​И башни, и церковный свод;
​Но не курится уж под ним
​Кадильниц благовонный дым,
​Не слышно пенье в поздний час
​Молящих иноков за нас.
​Теперь один старик седой,
​Развалин страж полуживой,
​Людьми и смертию забыт,
​Сметает пыль с могильных плит,
​Которых надпись говорит
​О славе прошлой – и о том,
​Как, удручен своим венцом,
​Такой-то царь, в такой-то год,
​Вручал России свой народ.
​И божья благодать сошла
​На Грузию! Она цвела
​С тех пор в тени своих садов,
​Не опасаяся врагов,
​За гранью дружеских штыков.

2

Однажды русский генерал
​Из гор к Тифлису проезжал;
​Ребенка пленного он вез.
​Тот занемог, не перенес
​Трудов далекого пути;
​Он был, казалось, лет шести,
​Как серна гор, пуглив и дик
​И слаб и гибок, как тростник.
​Но в нем мучительный недуг
​Развил тогда могучий дух
​​Его отцов. Без жалоб он
​Томился, даже слабый стон
​Из детских губ не вылетал,
​Он знаком пищу отвергал
​Тянулся по горам кругом.
​Три дня все поиски по нем
​Напрасны были, но потом
​Его в степи без чувств нашли
​И вновь в обитель принесли.
​Он страшно бледен был и худ
​И слаб, как будто долгий труд,
​Болезнь иль голод испытал.
​Он на допрос не отвечал
​И с каждым днем приметно вял.
​И близок стал его конец;
​Тогда пришел к нему чернец
​С увещеваньем и мольбой;
​И, гордо выслушав, больной
​Привстал, собрав остаток сил,
​И долго так он говорил:

3

«Ты слушать исповедь мою
​Сюда пришел, благодарю.
​Все лучше перед кем-нибудь
​Словами облегчить мне грудь;
​Но людям я не делал зла,
​И потому мои дела
​Немного пользы вам узнать, –
А душу можно ль рассказать?
​Я мало жил, и жил в плену.
​Таких две жизни за одну,
​Но только полную тревог,
​Я променял бы, если б мог.
​Я знал одной лишь думы власть,
​Одну – но пламенную страсть:
​Она, как червь, во мне жила,
​Изгрызла душу и сожгла.
​Она мечты мои звала
​От келий душных и молитв
​В тот чудный мир тревог и битв,
​Где в тучах прячутся скалы,
​Где люди вольны, как орлы.
​Я эту страсть во тьме ночной
​Вскормил слезами и тоской;
​Ее пред небом и землей
​Я ныне громко признаю
​И о прощенье не молю.

4

Старик! я слышал много раз,
​Что ты меня от смерти спас –
​Зачем?.. Угрюм и одинок,
​Грозой оторванный листок,
​Я вырос в сумрачных стенах
​Душой дитя, судьбой монах.
​Я никому не мог сказать
​Священных слов «отец» и «мать».
​Конечно, ты хотел, старик,
​Чтоб я в обители отвык
​От этих сладостных имен, –
​Напрасно: звук их был рожден
​Со мной. Я видел у других
​Отчизну, дом, друзей, родных,
​А у себя не находил
​Не только милых душ – могил!
​Тогда, пустых не тратя слез,
​В душе я клятву произнес:
​Хотя на миг когда-нибудь
​Мою пылающую грудь
​Прижать с тоской к груди другой,
​Хоть незнакомой, но родной.
​Увы! теперь мечтанья те
​Погибли в полной красоте,
​И я как жил, в земле чужой
​Умру рабом и сиротой.

5

Меня могила не страшит:
​Там, говорят, страданье спит
​В холодной вечной тишине;
​Но с жизнью жаль расстаться мне.
​Я молод, молод... Знал ли ты
​Разгульной юности мечты? <...>
​Пускай теперь прекрасный свет
​Тебе постыл: ты слаб, ты сед,
​И от желаний ты отвык.
​Что за нужда? Ты жил, старик!
​Тебе есть в мире что забыть,
​Ты жил,– я также мог бы жить!

6

Ты хочешь знать, что видел я
​На воле? – Пышные поля,
​Холмы, покрытые венцом
​Дерев, разросшихся кругом,
​Шумящих свежею толпой,
​Как братья в пляске круговой.
​Я видел груды темных скал,
​Когда поток их разделял,
​И думы их я угадал:
​Мне было свыше то дано!
​Простерты в воздухе давно
​Объятья каменные их,
​И жаждут встречи каждый миг;
​Но дни бегут, бегут года –
​Им не сойтиться никогда!
​Я видел горные хребты,
​Причудливые, как мечты,
​Когда в час утренней зари
​Курилися, как алтари,
​Их выси в небе голубом,
​И облачко за облачком,
​Покинув тайный свой ночлег,
​К востоку направляло бег –
​Как будто белый караван
​Залетных птиц из дальних стран!
​Вдали я видел сквозь туман,
​В снегах, горящих, как алмаз,
​Седой незыблемый Кавказ;
​И было сердцу моему
​Легко, не знаю почему.
​Мне тайный голос говорил,
​Что некогда и я там жил,
​И стало в памяти моей
​Прошедшее ясней, ясней...

7

И вспомнил я отцовский дом,
​Ущелье наше и кругом
​В тени рассыпанный аул;
​Мне слышался вечерний гул
​Домой бегущих табунов
​И дальний лай знакомых псов.
​Я помнил смуглых стариков,
​При свете лунных вечеров
​Против отцовского крыльца
​Сидевших с важностью лица;
​И блеск оправленных ножон
​Кинжалов длинных... и как сон
​Все это смутной чередой
​Вдруг пробегало предо мной.
​А мой отец? он как живой
​В своей одежде боевой
​Являлся мне, и помнил я
​Кольчуги звон, и блеск ружья,
​И гордый непреклонный взор,
​И молодых моих сестер...
​Лучи их сладостных очей
​И звук их песен и речей
​Над колыбелию моей...
​В ущелье там бежал поток.
​Он шумен был, но неглубок;
​К нему, на золотой песок,
​Играть я в полдень уходил
​И взором ласточек следил,
​Когда они перед дождем
​Волны касалися крылом. 
​И вспомнил я наш мирный дом
​И пред вечерним очагом
​Рассказы долгие о том,
​Как жили люди прежних дней,
​Когда был мир еще пышней.

8

Ты хочешь знать, что делал я
​На воле? Жил – и жизнь моя
​Без этих трех блаженных дней
​Была б печальней и мрачней
​Бессильной старости твоей.
​Давным-давно задумал я
​Взглянуть на дальние поля,
​Узнать, прекрасна ли земля,
​Узнать, для воли иль тюрьмы
​На этот свет родимся мы.
​И в час ночной, ужасный час,
​Когда гроза пугала вас,
​Когда, столпясь при алтаре,
​Вы ниц лежали на земле,
​Я убежал. О, я как брат
​Обняться с бурей был бы рад!
​Глазами тучи я следил,
​Рукою молнию ловил...
​Скажи мне, что средь этих стен
​Могли бы дать вы мне взамен
​Той дружбы краткой, но живой,
​Меж бурным сердцем и грозой?..

9

Бежал я долго – где, куда?
​Не знаю! ни одна звезда
​Не озаряла трудный путь.
​Мне было весело вдохнуть
​В мою измученную грудь
​Ночную свежесть тех лесов,
​И только! Много я часов
​Бежал, и наконец, устав,
​Прилег между высоких трав;
​Прислушался: погони нет.
​Гроза утихла. Бледный свет
​Тянулся длинной полосой
​Меж темным небом и землей,
​И различал я, как узор,
​На ней зубцы далеких гор;
​Недвижим, молча я лежал,
​Порой в ущелии шакал
​Кричал и плакал, как дитя,
​И, гладкой чешуей блестя,
​Змея скользила меж камней;
​Но страх не сжал души моей:
​Я сам, как зверь, был чужд людей
​И полз и прятался, как змей.

10

Внизу глубоко подо мной
​Поток, усиленный грозой,
​Шумел, и шум его глухой
​Сердитых сотне голосов
​Подобился. Хотя без слов
​Мне внятен был тот разговор,
​Немолчный ропот, вечный спор
​С упрямой грудою камней.
​То вдруг стихал он, то сильней
​Он раздавался в тишине;
​И вот, в туманной вышине
​Запели птички, и восток
​Озолотился; ветерок
​Сырые шевельнул листы;
​Дохнули сонные цветы,
​И, как они, навстречу дню
​Я поднял голову мою...
​Я осмотрелся; не таю:
​Мне стало страшно; на краю
​Грозящей бездны я лежал,
​Где выл, крутясь, сердитый вал;
​Туда вели ступени скал;
​Но лишь злой дух по ним шагал,
​Когда, низверженный с небес,
​В подземной пропасти исчез.

11

<...> Все, что я чувствовал тогда,
​Те думы – им уж нет следа;
​Но я б желал их рассказать,
​Чтоб жить, хоть мысленно, опять.
​В то утро был небесный свод
​Так чист, что ангела полет
​Прилежный взор следить бы мог;
​Он так прозрачно был глубок,
​Так полон ровной синевой!
​Я в нем глазами и душой
​Тонул, пока полдневный зной
​Мои мечты не разогнал,
​И жаждой я томиться стал.

12

Тогда к потоку с высоты,
​Держась за гибкие кусты,
​С плиты на плиту я, как мог,
​Спускаться начал. <...>
​Лишь только я с крутых высот
​Спустился, свежесть горных вод
​Повеяла навстречу мне,
​И жадно я припал к волне.
​Вдруг – голос – легкий шум шагов...
​Мгновенно скрывшись меж кустов,
​Невольным трепетом объят,
​Я поднял боязливый взгляд
​И жадно вслушиваться стал:
​И ближе, ближе все звучал
​Грузинки голос молодой,
​Так безыскусственно живой,
​Так сладко вольный, будто он
​Лишь звуки дружеских имен
​Произносить был приучен.
​Простая песня то была,
​Но в мысль она мне залегла,
​И мне, лишь сумрак настает,
​Незримый дух ее поет.

13

Держа кувшин над головой,
​Грузинка узкою тропой
​Сходила к берегу. Порой
​Она скользила меж камней,
​Смеясь неловкости своей,
​И беден был ее наряд;
​И шла она легко, назад
​Изгибы длинные чадры
​Откинув. Летние жары
​Покрыли тенью золотой
​Лицо и грудь ее; и зной
​Дышал от уст ее и щек.
​И мрак очей был так глубок,
​Так полон тайнами любви,
​Что думы пылкие мои
​Смутились. Помню только я
​Кувшина звон, – когда струя
​Вливалась медленно в него,
​И шорох... больше ничего.
​Когда же я очнулся вновь
​И отлила от сердца кровь,
​Она была уж далеко;
​И шла, хоть тише, – но легко,
​Стройна под ношею своей,
​Как тополь, царь ее полей!
​Недалеко, в прохладной мгле,
​Казалось, приросли к скале
​Две сакли дружною четой;
​Над плоской кровлею одной
​Дымок струился голубой.
​Я вижу будто бы теперь,
​Как отперлась тихонько дверь...
​И затворилася опять!..
​Тебе, я знаю, не понять
​Мою тоску, мою печаль;
​И если б мог, – мне было б жаль:
​Воспоминанья тех минут
​Во мне, со мной пускай умрут.

14

Трудами ночи изнурен,
​Я лег в тени. Отрадный сон
​Сомкнул глаза невольно мне...
​<...>В знакомой сакле огонек
​То трепетал, то снова гас:
​На небесах в полночный час
​Так гаснет яркая звезда!
​Хотелось мне... но я туда
​Взойти не смел. Я цель одну –
​Пройти в родимую страну –
​Имел в душе и превозмог
​Страданье голода, как мог.
​И вот дорогою прямой
​Пустился, робкий и немой.
​Но скоро в глубине лесной
​Из виду горы потерял
​И тут с пути сбиваться стал.

15

Напрасно в бешенстве порой
​Я рвал отчаянной рукой
​Терновник, спутанный плющом:
​Все лес был, вечный лес кругом,
​Страшней и гуще каждый час;
​И миллионом черных глаз
​Смотрела ночи темнота
​Сквозь ветви каждого куста...
​Моя кружилась голова;
​Я стал влезать на дерева;
​Но даже на краю небес
​Все тот же был зубчатый лес.
​Тогда на землю я упал;
​И в исступлении рыдал,
​И грыз сырую грудь земли,
​И слезы, слезы потекли
​В нее горючею росой...
​Но, верь мне, помощи людской
​Я не желал... Я был чужой
​Для них навек, как зверь степной;
​И если б хоть минутный крик
​Мне изменил – клянусь, старик,
​Я б вырвал слабый мой язык.

16

Ты помнишь детские года:
​Слезы не знал я никогда;
​Но тут я плакал без стыда.
​Кто видеть мог? Лишь темный лес
​Да месяц, плывший средь небес!
​Озарена его лучом,
​Покрыта мохом и песком,
​Непроницаемой стеной
​Окружена, передо мной
​Была поляна. Вдруг по ней
​Мелькнула тень, и двух огней
​Промчались искры... и потом
​Какой-то зверь одним прыжком
​Из чащи выскочил и лег,
​Играя, навзничь на песок.
​То был пустыни вечный гость –
​Могучий барс. Сырую кость
​Он грыз и весело визжал;
​То взор кровавый устремлял,
​Мотая ласково хвостом,
​На полный месяц,– и на нем
​Шерсть отливалась серебром.
​Я ждал, схватив рогатый сук,
​Минуту битвы; сердце вдруг
​Зажглося жаждою борьбы
​И крови... да, рука судьбы
​Меня вела иным путем...
​Но нынче я уверен в том,
​Что быть бы мог в краю отцов
​Не из последних удальцов.

17

Я ждал. И вот в тени ночной
​Врага почуял он, и вой
​Протяжный, жалобный как стон
​Раздался вдруг... и начал он
​Сердито лапой рыть песок,
​Встал на дыбы, потом прилег,
​И первый бешеный скачок
​Мне страшной смертию грозил...
​Но я его предупредил.
​Удар мой верен был и скор.
​Надежный сук мой, как топор,
​Широкий лоб его рассек...
​Он застонал, как человек,
​И опрокинулся. Но вновь,
​Хотя лила из раны кровь
​Густой, широкою волной,
​Бой закипел, смертельный бой!

18

Ко мне он кинулся на грудь;
​Но в горло я успел воткнуть
​И там два раза повернуть
​Мое оружье... Он завыл,
​Рванулся из последних сил,
​И мы, сплетясь, как пара змей,
​Обнявшись крепче двух друзей,
​Упали разом, и во мгле
​Бой продолжался на земле.
​И я был страшен в этот миг;
​Как барс пустынный, зол и дик,
​Я пламенел, визжал, как он;
​Как будто сам я был рожден
​В семействе барсов и волков
​Под свежим пологом лесов.
​Казалось, что слова людей
​Забыл я – и в груди моей
​Родился тот ужасный крик,
​Как будто с детства мой язык
​К иному звуку не привык...
​Но враг мой стал изнемогать,
​Метаться, медленней дышать,
​Сдавил меня в последний раз...
​Зрачки его недвижных глаз
​Блеснули грозно – и потом
​Закрылись тихо вечным сном;
​Но с торжествующим врагом
​Он встретил смерть лицом к лицу,
​Как в битве следует бойцу!..

19

Ты видишь на груди моей
​Следы глубокие когтей;
​Еще они не заросли
​И не закрылись; но земли
​Сырой покров их освежит
​И смерть навеки заживит.
​О них тогда я позабыл,
​И, вновь собрав остаток сил,
​Побрел я в глубине лесной...
​Но тщетно спорил я с судьбой:
​Она смеялась надо мной!

20

Я вышел из лесу. И вот
​Проснулся день, и хоровод
​Светил напутственных исчез
​В его лучах. Туманный лес
​Заговорил. Вдали аул
​Куриться начал. Смутный гул
​В долине с ветром пробежал...
​Я сел и вслушиваться стал;
​Но смолк он вместе с ветерком.
​И кинул взоры я кругом:
​Тот край, казалось, мне знаком.
​И страшно было мне, понять
​Не мог я долго, что опять
​Вернулся я к тюрьме моей;
​Что бесполезно столько дней
​Я тайный замысел ласкал,
​Терпел, томился и страдал,
​И все зачем?.. Чтоб в цвете лет,
​Едва взглянув на божий свет,
​При звучном ропоте дубрав
​Блаженство вольности познав,
​Унесть в могилу за собой
​Тоску по родине святой,
​Надежд обманутых укор
​И вашей жалости позор!..
​Еще в сомненье погружен,
​Я думал – это страшный сон...
​Вдруг дальний колокола звон
​Раздался снова в тишине –
​И тут все ясно стало мне...<...>
​И смутно понял я тогда,
​Что мне на родину следа
​Не проложить уж никогда.<...>

23

<...> Хотел я встать – передо мной
​Все закружилось с быстротой;
​Хотел кричать – язык сухой
​Беззвучен и недвижим был...
​Я умирал. Меня томил
​Предсмертный бред. <...>

24

Так я найден и поднят был...
​Ты остальное знаешь сам.
​Я кончил. Верь моим словам
​Или не верь, мне все равно.
​Меня печалит лишь одно:
​Мой труп холодный и немой
​Не будет тлеть в земле родной,
​И повесть горьких мук моих
​Не призовет меж стен глухих
​Вниманье скорбное ничье
​На имя темное мое.

25

Прощай, отец... дай руку мне:
​Ты чувствуешь, моя в огне...
​Знай, этот пламень с юных дней,
​Таяся, жил в груди моей;
​Но ныне пищи нет ему,
​И он прожег свою тюрьму
​И возвратится вновь к тому,
​Кто всем законной чередой
​Дает страданье и покой...
​Но что мне в том? – пускай в раю,
​В святом, заоблачном краю
​Мой дух найдет себе приют...
​Увы! – за несколько минут
​Между крутых и темных скал,
​Где я в ребячестве играл,
​Я б рай и вечность променял...

26

Когда я стану умирать,
​И, верь, тебе не долго ждать,
​Ты перенесть меня вели
​В наш сад, в то место, где цвели
​Акаций белых два куста...
​Трава меж ними так густа,
​И свежий воздух так душист,
​И так прозрачно-золотист
​Играющий на солнце лист!
​Там положить вели меня.
​Сияньем голубого дня
​Упьюся я в последний раз.
​Оттуда виден и Кавказ!
​Быть может, он с своих высот
​Привет прощальный мне пришлет,
​Пришлет с прохладным ветерком...
​И близ меня перед концом
​Родной опять раздастся звук!
​И стану думать я, что друг
​Иль брат, склонившись надо мной,
​Отер внимательной рукой.
​С лица кончины хладный пот
​И что вполголоса поет
​Он мне про милую страну...
​И с этой мыслью я засну,
​И никого не прокляну!..»