Велимир ХЛЕБНИКОВ (1885–1922)

Писатель, философ, самая яркая фигура русского футуризма. Себя Хлебников называл не «футуристом», а «будетлянином». По словам современного исследователя, он был «человек неудержимой мечты и разнообразнейших познаний. Математик, естественник, стихотворец, он жил в звездном мире своих образов, фантазий и утопий. Вечно неустроенный, не от мира сего, он думал о времени, когда в уплату будут приниматься не деньги, а удары сердца».

При рождении Хлебников получил имя Виктор, но потом сменил его на Велимир – «повелитель мира». «Первый председатель земного шара», «астроном человеческих событий», «Колумб поэтических материков» – так называли поэта его современники. Одни считали его гением, другие – сумасшедшим. Но сам Хлебников говорил о себе: «Ни то, ни другое», – и признавался: «Я твердо знаю, рядом нет ни одного, могущего понять меня...»

Понять человека, который абсолютно не такой, как все, действительно трудно. Хлебникова не заботило ничто житейское, бытовое: «Нам много ль надо? Нет, ломоть хлеба, с ним каплю молока, а солью будет это небо и облака». Поэт не замечал, что костюм его обветшал, что рукава рубашки разорваны. Он мог, занятый писанием, грызть вместо корки хлеба лесную шишку, в кровь раздирая рот, и не замечать этого. Мог влюбиться в девушку на картинке и часами смотреть на нее. Мог быть и непостижимо холодным. Однажды он оставил в степи больного товарища, которому лишь с огромным трудом удалось добраться до города. Товарищ выздоровел и спустя какое-то время зашел к Хлебникову. Поэт писал, сидя за столом. «А, вы не умерли! – сказал он удивленно-обрадованно. И добавил – Сострадание ‹...› по-моему, ненужная вещь. ‹...› Я нашел, что степь отпоет лучше, чем люди».

Хлебников был неутомимым странником. Он не мог подолгу жить в городе, сбегал на родину, в калмыцкую степь под Астраханью. Маяковский, устроив однажды издание стихов Хлебникова, был просто поражен поведением поэта: «Накануне дня получения денег я встретил его на Театральной с чемоданчиком. «Куда вы?» – «На юг, весна!..» – беспечно ответил Хлебников и ... уехал».

Так же беспечно поэт относился и к своим произведениям. Он писал на обрывках тетрадей, на отдельных листках или просто на клочках, потом все это складывал в наволочку (на такой подушке и спал). Несколько раз набитые стихами наволочки терялись. Свои стихи Хлебников почти не датировал, никогда не публиковал сам, легко отдавал написанное друзьям и знакомым. В отличие от других футуристов, читать перед публикой Хлебников не умел: ему становилось скучно, и он, застряв на полуслове, заканчивал чтение словами: «И так далее».

Но слушателям скучно не было. Язык поэта был уникальным. Это был «сверхъязык», который полностью преображал мир. Так, например, литература на языке Хлебникова называлась письмеса, актер – игрец, поэт – небогрез. А слову «автор» он дал даже два названия: словач и делач – в зависимости от того, какими качествами был наделен человек и как относился к творчеству. Хлебников считал, что слово – это живой организм, способный переделать мироздание. Измени слово – изменится мир.

Многие произведения Хлебникова трудно расшифровать, даже если на первый взгляд все кажется ясным. Его слово живет по своим законам: корни получают новые приставки и суффиксы, рождаются новые слова, несущие в себе отпечаток нескольких старых, послуживших ему строительным материалом. В стихах Хлебникова язык как бы заново рождается, при каждом перечтении смыслы движутся и меняются. «Слово особенно звучит, – писал Хлебников, – когда через него просвечивает иной «второй смысл», когда оно стекло для смутной, закрываемой им тайны... Это речь дважды разумная, двоякоумная = двуумная. Обыденный смысл лишь одежда для тайного».