«Наивный роман» Мати Унта

Эстонский писатель, театральный режиссер, актер, сценарист, переводчик и эссеист, невероятно эрудированный человек.

Родился Мати Унт в Йыгевамаа, в деревне Линнамяэ. До восьмого класса мальчик учился в Леедимяэской школе, а затем продолжил образование в Тарту, в 8-й средней школе. Ученики этой школы издавали альманах «Типа-тапа», в котором публиковали свои творческие работы. 17-летний Мати Унт отдал в альманах свой первый «наивный роман» «Прощай, рыжий кот».

Жанр произведения автор определил сам. Действительно, роман отличался невероятной искренностью и юношеским максимализмом. Мати Унт писал о том, что сам хорошо знал, чувствовал, переживал. Это история становления молодого человека, выпускника школы Аарне Веенпере, история его поисков своего места в мире. Герой пытается понять, какой должна быть жизнь, чем она должна быть наполнена, на каких принципах построена.

Центром романа является конфликт Аарне с тетей Идой, у которой он вынужден жить, учась в Тарту. Тетя Ида считает, что главными качествами настоящего мужчины является отличная учеба, послушание, национальная идея. Ее возмущает поведение Аарне, и она, даже не пытаясь понять юношу, старается перевоспитать его. Аарне тоже не понимает и не принимает тетю, сопротивляется ее нравоучениям, борется за личную свободу и достоинство. В итоге конфликт заканчивается разрывом.

Но и сам Аарне, подобно своей тетке, пытается «переделывать» окружающих, ставит над ними эксперименты. Поэтому не менее интересны те линии романа, где прослежены отношения героя с друзьями, девушками, учителями.

Главный герой близок к автору романа. Тетя Ида была списана с квартирной хозяйки Мати Унта Эллы Яаксон, а классный руководитель Корнель – с учителя эстонского языка и литературы Велло Сааге, работавшего в то время в Тартуской 8-й средней школе.

Дальнейшая судьба дебютного романа Мати Унта была счастливой. Уже через год после публикации в школьном альманахе, в 1964 году «Прощай, рыжий кот» вышел отдельной книгой в издательстве «Eesti Raamat». Молодой писатель тогда уже учился в Тартуском университете на отделении эстонской филологии. После выхода книги он сразу стал местной «достопримечательностью». Студенты узнавали его на улице, старались познакомиться поближе. В 1967 году роман был переведен на русский язык и опубликован в Москве, а Мати Унт стал известен не только в Эстонии, но и во всем Советском Союзе.

В чем же причина такой популярности «наивного романа» 17-летнего юноши? Вероятнее всего в том, что с него началось обновление эстонской прозы второй половины ХХ века. Близость к настоящей, непридуманной жизни, искренность размышлений и поступков молодого человека, минимальное присутствие идеологии (совсем обойтись без нее в 60-е годы было невозможно) – все это свидетельствовало о наступлении «оттепели» в эстонской литературе.

Прощай, рыжий кот

Избранные главы

Последний день лета

В маленьком поселке наступала осень. Последний летний день медленно угасал.

В углу стоял тяжелый, видавший виды чемодан. (...)

В этот вечер Аарне собирался подвести итог своей жизни и наметить планы на будущее. Просто подумать. И ничего не получалось. Вечер был слишком тих и нагонял меланхолию.

В восемнадцать лет так трудно размышлять трезво. И вообще все это немного странно.

Завтра утром автобус повезет его в Тарту. Пройдет всего лишь несколько часов, и Аарне постучится в дверь желтого дома на окраине города, где много маленьких неасфальтированных переулков. На желтой двери красуется большая медная кнопка звонка, нажав которую услышишь вдруг мелодичный звон. Кто-то приблизится к двери – по гладкому линолеуму зашаркают туфли неожиданно щелкнет французский замок. Дверь однако, откроется не сразу, сначала строгий женский голос спросит: «Кто там?» Аарне назовет себя, замок щелкнет еще раз, и в дверях появится... тетя Ида.

Да, именно она.

У тети Иды классические черты лица: высокий лоб, прямой нос и так далее... Ей уже за семьдесят, но в двадцатые годы нашего века многие с уверенностью отмечали разительное сходство барышни Иды Виксон с Полой Негри. И все же тетя Ида осталась старой девой и таким образом уберегла себя на этом свете от многих неприятностей. Она исключительно порядочный человек, ее черные с проседью волосы старательно собраны на затылке, у нее развито чувство долга и чести, а по вечерам она слушает Би-би-си.

Итак, тетя Ида откроет дверь.

Аарне уже знает, что условия домашнего распорядка будут предъявлены ему сразу же, как только он войдет в комнату. В десять часов спать, порядочное общество, не набивать рот, когда ешь, чувство национальной гордости, не врать и не воровать, скромные галстуки, хорошо учиться, не мучить рыжего кота. И тому подобное. Только в этом случае юноша может стать настоящим джентльменом, достойным своей нации.

Если едешь учиться в Тарту, то не стоит надеяться на большой выбор в отношении квартиры и комфорта. Для Аарне единственным прибежищем был желтый дом тети Иды. Между прочим, прошлой весною он чуть было и его не лишился...

Тетя Ида посоветовала Аарне больше не возвращаться к ней, если он не желает помочь ей умереть в сумасшедшем доме... Ведь эта нынешняя молодежь... и так далее. Но прошло лето, tempora mutantur... И все-таки как трудно пойти на компромисс, в этом возрасте компромисс не является признаком хорошего тона.

...Выслушав условия тети Иды, Аарне, разумеется, ответит: «Да». Затем еще несколько раз повторит: «Да». В глазах тети Иды появятся слезы, крупные слезы, ведь она любит Аарне, любит, как родного сына. Она хочет оставить Аарне свой желтый дом, свою библиотеку, свою герань, свои мягкие ковры. И все это потому, что любит его. Настоящего материнского счастья ей не пришлось испытать, потому что ее любовь была слишком прекрасна, а любовь земная так безобразна.

Но, быть может, это лишь жестокая насмешка над старой женщиной, у которой время отняло ее идеалы? В наши дни смешно ложиться спать в десять часов вечера. Ведь ни один прожитый день не вернется назад! Все неповторимо: и тени фонарей на сырой земле, и споры юных первооткрывателей, и ветер, завихряющий легкую пыль, и запах влажных волос. Когда-нибудь в будущем мы снова вернемся в страну юности; мы будем гораздо опытнее, мы будем слишком взрослыми, чтобы замечать маленькие вещи. (...)

И снова тетя Ида будет плакать, впустив в свой дом троянского коня нового времени. (...)

День голубых глаз

Увидеть глаза в восемнадцать лет гораздо важнее, чем в тридцать лет. Со временем глаза превращаются в зеркало души или в нормальный орган чувств. А в восемнадцать лет...

Итак, вечером двадцать пятого октября Аарне Веенпере увидел глаза незнакомой девушки.

Это заставляло его снова и снова оглядываться назад.

Андо как-то спросил;

– Скажи, как встречаются на свете два человека, которым суждено встретиться? Почему их пути не расходятся?

Аарне тогда сказал:

– Любовь с первого взгляда? Возможно, это излучение биотоков? Гипотеза, опирающаяся на научные основы...

(...) Вообще-то Аарне не верил в такую любовь. Люди в основном схожи между собой. В каждом можно найти то, что делает их счастливыми... Мы подстраиваемся друг к другу, если не хотим оставаться одни.

Когда Аарне оглянулся еще, он увидел лицо.

Он спросил у Иво:

– Что это за брюнетка?

– Эта? Из «А», новенькая. Ничего себе! – Иво добродушно улыбнулся. – Если хочешь, проводи домой...

– Помолчи. Как ее зовут?

– Кажется, Майя.

Майя... Майя!

Майя – странное, острое имя. Оно звучит как приказ, как грустное требование.(...)

Ритмический день

Сегодня школьный вечер. (...)

...Сверху, с четвертого этажа, доносилась музыка. Окно было холодным, щеки у Аарне горели. Он стоял в темном коридоре, и на его лице дрожал свет ночного города.

«Так кто же все-таки эта Майя? Не знаю. Во всяком случае, она мне нравится. У нее такие странные, гордые глаза. Смешно, я никогда так не трусил... Чего я боюсь?»

В коридоре послышались шаги. К нему приближался Индрек.

– Почему мы грустим?

– Просто так.

– Излей свою душу. Я лекарь и сумею вылечить любую хандру! – Индрек поправил галстук и галантно поклонился.

– Как будто сам не понимаешь?

– Ах, так... – Индрек пригладил волосы. – Хорошо. Чего же ты боишься?

– Боюсь, что наделаю глупостей, веду себя как недотепа.

– Все в твоих руках...

– Конечно. Но это... риск. Я боюсь опозориться.

– Здесь, в коридоре, ты рискуешь еще больше. – Индрек заметил спускавшегося по лестнице Андо и позвал:

– Иди сюда!

Андо подошел с подчеркнутым безразличием. Инга уехала к бабушке, и Андо относился ко всему окружающему с презрением.

– Ты из зала? Тогда скажи Аарне, как он рискует, не приглашая Майю танцевать.

Андо лениво процедил:

– Должен сказать, что она имеет успех...

Аарне выпрямился.

– Пошли наверх! – Он решительно зашагал по лестнице. Протиснувшись сквозь толпу ребят у двери зала, он остановился лишь на миг: теперь он уже не колебался. Покинув удивленных друзей, он подошел к Майе и пригласил ее танцевать. (...)

У Майи были тонкие и теплые руки.

– Жарко.

– Ужасно.

– Здесь очень тесно.

– Много народу.

– Но вам, несмотря на это, нравится танцевать? – спросил Аарне.

– Зависит от партнера...

Аарне смутился и не сумел ничего ответить. Майа едва заметно усмехнулась.

Вечер продолжался. Фокстрот рвал на куски теплый, пахнущий потом и духами воздух. Его ритм придавал всему вечеру особое настроение.

А они все танцевали. У Майи была гибкая фигура и легкие ноги. Аарне прижал девушку к себе. Она непроницаемо глядела вверх, и Аарне опять смутился.

На них смотрели. Андо стоял на прежнем месте, опустив руку в карман пиджака и отбивая ногою такт. (...)

Вдруг Аарне захотелось узнать, какого цвета у Майи глаза. Почему? Просто так. Возможно, потому, что он почти никогда не замечал, какого цвета глаза у людей.

...Синие, почти голубые.

Майя заметила его изучающий взгляд и вновь усмехнулась, но теперь уже не так высокомерно.

Пробило десять. В зале царило веселье. Большинство смеялось, некоторые были серьезны, бродатый молодой человек презрительно улыбался, кто-то явно скучал – наверное, оттого, что остальным весело.

– Пойдем куда-нибудь, – предложил Аарне.

– Куда?

– Так просто, уйдем отсюда...

– Пошли...

Была холодная ночь. Ветер гнал по асфальту сухую пыль. Луна казалась очень маленькой далекой, ей тоже было холодно.

– Почему тебя... извини, я сказал «тебя», можно?.. Почему тебя не было раньше в нашей школе?

– Я из Таллинна...

– Вот как...

– Папа нашел в Тарту работу получше, и мы купили здесь дом.

– Ну и как тебе нравится Тарту?

– Довольно красивый город, очень своеобразный... Только слишком тихий для меня.

– Тихий?

– Может быть, и нет, но он кажется мне каким-то заброшенным. Особенно сейчас...

– Извини, но мне Тарту нравится, – сказал Аарне.

– Отчего же извиняться... Ты всегда жил в Тарту?

– Нет.

– Нет?

– Я из самой что ни есть настоящей провинции.

– Тогда, конечно... – протянула Майя.

– Что? – Аарне остановился. Ему почудилось в ее голосе нотки превосходства.

– Нет, нет, – засмеялась Майя. – Вы, кажется меня не так поняли.

Пожалуй, – ответил он, хотя на самом деле ничего не понял.

– Здесь хорошо. – Майя мечтательно посмотрела на небо. – А Таллинн так разросся... В кафе по вечерам полно народу... Ночью город светлый, сияют огни, масса людей.

– И Тарту скоро станет таким же, – сказал Аарне как-то по-глупому. – Здесь много новых домов.

– Казармы, – буркнула Майя. – Не хочу жить в таких домах.

– Построим дома получше...

– Даже и тогда.

– Почему? – удивился Аарне.

– Просто так.

Они свернули в тихий переулок, где их шаги и голоса терялись в шорохе листвы.

«До чего же капризная девушка», – подумал Аарне. Тем не менее он испытывал рядом с Майей какое-то смутное чувство. Что это – уважение, преклонение? Глупости. Он не находил больше слов. Лучше помолчать.

– Вот я и дома, – сказала вдруг Майя.

– Уже?

Майя улыбнулась и протянула руку.

– Мы еще встретимся, мир не так-то велик, – сострил Аарне.

– Да, – прошептала Майя и неожиданно засмеялась.

– Почему ты смеешься?

– Просто так...

Она засмеялась еще громче и исчезла в воротах.

Туманный день

Выпал снег. Ветер гонял снежную пыль взадвперед по растрескавшейся земле. Так продолжалось несколько дней. Однажды утром земля вновь почернела, оттаяла, и в темноте зажурчала вода. Оттепель...

Аарне и Майя сходили в кино. Юноша глядел на спокойный, самоуверенный профиль девушки, думал: «Кто она? Откуда она появилась?» Они говорили мало, только смотрели друг на друга. Аарне спросил:

– Как тебе понравился фильм?

– Так себе, – ответила она равнодушно.

Они пристально поглядели друг на друга.

– Что тебе не понравилось?

Вопрос остался без ответа. Иногда Аарне спрашивал себя: неужели у них действительно разные интересы? Конечно, глупо было делать такие выводы. Чувствовалось, что Майе доставляет радость болтать на повседневные, шутливые темы. Аарне пытался смириться с этим. Не мог же он заставить эту милую девушку умничать, как его друзья или он сам. Ведь так хорошо смеяться от души, смеяться без всяких проблем...

– Ты знаешь, что у тебя красивые глаза?

– Знаю.

Майя шутливо вскинула голову.

– Тебе об этом часто говорили?

– О да, конечно...

– А кто-нибудь целовал твои глаза?

Аарне почувствовал, что его голос странно дрожит.

– Кажется, нет, – прошептала Майя.

– Тогда это сделаю я.

– Сумасшедший! Прошу тебя, не надо.

Они прислонились к каменной стене старого дома, дышавшей холодной сыростью. Таяло, вокруг фонарей дрожали желтые круги.

Аарне почувствовал под губами вздрагивающие веки и слегка щекочущие ресницы, а потом ее губы... Странные мгновения. Губы девушки ответили очень робко и нерешительно...

Когда он отпустил Майю, она уже не отстранилась. Она улыбнулась как-то грустно и лениво и вздохнула:

– Зачем ты это сделал? Дурачок...

Потом провела рукой по его застывшему лицу и потянула за руку.

Они зашагали в туман. Сырость охлаждала горячие щеки и врывалась в легкие. Неба не было видно, ноги ступали по снежной слякоти. Аарне говорил. Он говорил много, как будто наверстывал упущенное. Чувствовалось, что он счастлив. Майя слушала его, тихо улыбаясь.

– Знаешь, Достоевский любил тихие ночи... Он любил туман, в котором лица людей кажутся зелеными и больными...

– Брр. Мне холодно...

Майя подняла воротник и спрятала в нем лицо.

– Ты любишь Достоевского?

– Не знаю, я его не читала...

– Не читала? Хочешь, я принесу тебе?

Майя погладила его руку.

– Мне сейчас некогда читать. У меня вообще мало времени...

– Чем ты занимаешься?

Откровенно говоря, ничем. – Майя немного смутилась. – Дни такие короткие, рано темнеет. Отец не выпускает меня поздно из дому. В Таллинне всегда пускал, а здесь нет, говорит, что посмотрим...

– Я не понимаю.

– Я тоже, дорогой. Отец говорит, что сперва нужно завести хорошее знакомство, чтоб было спокойнее. А то появятся сомнительные друзья и тогда...

– Сомнительные? Это кто же? Я сомнительный? – заинтересовался Аарне.

Майя засмеялась:

– У нас очень порядочная семья, как говорит папа.

– Кто твой отец?

– Как это – кто?

– Ну, кем он работает? – пояснил Аарне.

– Главным бухгалтером. Какое-то учреждение с длинным названием, какое-то «Вторпромглавсырье». Аарне не стал выяснять точное название учреждения, потому что Майя сказала:

– Вот мы и дома.

– Уже?

Аарне не огляделся и только теперь заметил, что они стоят перед ее домом. Густой туман изменял силуэты, и белые дома с мансардами казались совершенно одинаковыми.

– У вас красивый дом, Майя... Ты любишь его?

– Конечно, – удивилась девушка. – Зачем спрашиваешь об этом?

– Просто так... Если бы мне предложили индивидуальный дом и коммунальный, я бы выбрал последнее.

– А я первое, – сказала девушка. – Почему тебе не нравится такой красивый маленький домик?

Аарне не смог объяснить. Вместо ответа он спросил:

– Майя, а ты можешь сказать, почему тебе нравятся эти маленькие дома?

Девушка вертела перчатку.

– Могу. Вернее, здесь и объяснять-то нечего... Знаешь, когда приходишь сюда вечером, или ночью, или утром, все равно когда, то чувствуешь, что приходишь домой. А эти большие дома, там... хлопают входными дверьми, кто-то шумит над головой, соседи варят щи... Когда выйдешь из дверей, на лестнице глазеют на тебя всякие типы.

– Откуда ты это знаешь?

– Представляю. Или ты не согласен?

Аарне молчал. Кругом было тихо, с деревьев падали на дорогу капли. Вдали блестел темный асфальт.

– Почему ты не отвечаешь? – не унималась Майя.

– Почему! – взорвался Аарне. – Иногда по вечерам я иду на окраину. В центре еще горят огни, а там – тишина. Темнота. А времени всего лишь половина десятого. Заборы, таблички «Осторожно, злая собака». Пустые улицы... иногда завоет на луну собака, и это все.

Майя слушала его, широко раскрыв глаза.

Аарне смутился:

– Ты обиделась?

– Нет, только мне кажется, что ты не имеешь права ругать этих людей. Откуда ты знаешь, что они плохие? У тебя ведь нет такого дома.

В ее голосе прозвучали чужие нотки.

– У меня его нет. Ты права.

– Ты мстишь тем, у кого есть дома? За что?

Опять ему не хватило слов.

– Когда мы увидимся?

– Когда хочешь.

– Завтра?

– Хорошо.

Аарне хотел обнять Майю, но она отстранилась, прошептав:

– Т-с-с... Могут из окна увидеть...

Затем стукнула калитка, залаяла сонная собака, щелкнул замок. Аарне постоял немного, как бы сожалея о чем-то. И пошел домой. (...)

День исканий

«Поверь, на свете много девушек, которые намного лучше меня. Аарне, все твои неприятности в последнее время из-за меня. Я не хочу, чтобы ты страдал. Я боюсь. Я не заслуживаю того, чтобы ты мучился. Такой заботы достоин человек намного красивее и умнее меня. Поверь мне, дорогой... Я не хочу быть несчастной. Майя».

Девушка сидела, склонив голову на руки. Аарне опустил письмо на колени и ждал, когда Майя поднимет глаза.

– Послушай...

Майя закрыла лицо руками и смотрела на него сквозь пальцы. Аарне видел только ее глаза, испуганные и ничего не говорящие.

– Зачем ты написала мне такое письмо! Прошу тебя, скажи.

Наконец девушка отвела руки от лица. На щеке остался красный след от ладони. Ее голос немного дрожал:

– Скажи, разве ты не боишься? Разве ты не боишься, что когда-нибудь будешь жалеть?

– О чем я должен жалеть?

– Ты просто будешь жалеть, что встретился, что познакомился со мной. Ты умный, хороший... А я...

– Ты говоришь это только затем, чтобы я возразил тебе. Ты и сама не веришь в то, что говоришь.

Майя молчала. Наконец она прошептала:

– Нет, я говорю правду.

Аарне поднялся и тотчас же сел.

– Нет, это неправда. Где вообще правда? И ведь, собственно, ничего не произошло. Ерунда!

– Я не боюсь!

Он лгал. Сегодня он боялся больше, чем когда-либо раньше.

– Я боюсь, – сказала Майя.

– Чего?

Девушка как будто была где-то далеко, отвечала она рассеянно и печально. Аарне хотелось объяснить ей что-то, хотелось заставить ее улыбнуться. Но и ему не все было ясно и смеяться совсем не хотелось.

Майя спросила:

– Ты любишь меня?

– Да.

Ответ нисколько не утешил девушку. Девушки всегда умнее парней. Майя уже знала, что мужчины на такой вопрос почти всегда отвечают утвердительно. Даже тогда, когда уже не любят. Почему? Иногда для того, чтобы заставить себя поверить в это, иногда по привычке, иногда – из сожаления, иногда – из-за одиночества.

– Скажи, я такая девушка, которую ты искал? Которая нужна тебе?

Ответа пришлось ждать долго. У всех нас есть свой женский идеал, своя мечта бессонных ночей. На самом деле ее нет. Иногда мы встречаем ее на улице. Но, познакомившись с ней ближе, видим, что она лишь тень нашего идеала. Может быть, у них одинаковый взгляд, рот, голос, фигура или походка. Мы примиряемся с земной любовью. Но зачем быть таким скептиком; на земле мы любим по-земному. А идеал не исчезает. Он приходит к нам по вечерам или тогда, когда выясняется, что наша любимая не имеет представления о теории относительности или у нее не вычищены зубы. Мужчины придирчивы, как плотничий ватерпас.

– Нет.

– Что?

– Нет. Ты не такая. Я буду честным.

– Значит...

– Ты должна стать такой!

– Какой?

– Как мой идеал, – сказал Аарне и тут же подумал: «Какой же я эгоист!..»

– А какой он?

Аарне беспомощно улыбнулся:

– Я не могу тебе это объяснить... Он листал какую-то книгу. Вдруг из нее выпал листок. Аарне поднял его. Это был рисунок карандашом – вечернее небо над темным лесом.

Хотя Аарне ничего не понимал в технике живописи, рисунок понравился ему с первого взгляда. Майя тут же выхватила листок и сунула его на полку.

– Скажи, кто это рисовал?

Майя возилась у полки.

– Кто?

Возня. И то, с какой деловитостью она прибирала полку, навело его на неожиданную мысль:

– Ты, что ли?

Майя безразлично кивнула головою.

– Ты рисовала?

– Когда-то давно... надо было в стенгазету.

– А теперь?

– Лень.

– Почему?

– Просто так. Неинтересно.

На улице стемнело, но они не зажигали огня. Родители Майи уехали в Ленинград.

– Чем ты обычно занимаешься?

– Что? – не поняла девушка.

– Что ты делаешь в свободное время?

– Ничего.

– И тебе не скучно?

– Нет, отчего же?

Они опять замолчали. На улице таяло; время от времени за окном хлюпали шаги прохожих. (...) Аарне посмотрел на Майю. Он увидел ее неподвижный силуэт. Лицо белело в падавшем из окна свете. Ему вдруг стало жаль девушку. Он встал, обошел стол и опустился на колени у ее кресла.

– Я обидел тебя?

– Нет, но... Я сейчас подумала, что мы все-таки слишком разные люди. Ты совсем из другого мира.

Аарне усмехнулся.

– Нет у меня вообще никакого мира. Но я его найду. Кто ищет, тот найдет. Может быть, завтра, может быть, через двадцать лет.

Майя протянула руку к его лицу. Аарне закрыл глаза и почувствовал на веках и губах прикосновение тонких пальцев.

– И что же ты ищешь?

– А?

– Что ты ищешь?

Аарне не ответил. Что сказать? О поисках говорилось так много. Все чего-то искали: смысл жизни, свое место в ней, свою точку... Нет, это так истрепанно, что ничего не говорит... В последние годы искания вошли в моду. Все мучились, писали романы о молодежи, которая ищет, по сцене бегали ищущие герои. Это была насущная проблема, дававшая возможность умничать, плакаться и острословить. Со стороны могло показаться, что это молодое поколение и само не знает, чего оно хочет. Напрасно спекулировали параллелями, приводимыми ко всяким «сердитым молодым людям». Но проблема затрагивала только одну часть молодежи. Большая же часть училась или пахала землю, не думая ни о каких поисках.

«Да, но ведь обо всем этом нельзя говорить Майе».

– Чего я ищу? Я хочу найти путь, который ведет... к полноценному человеку. Это и есть смысл жизни – найти путь... это вульгарно... но пойми!

– Аарне, если ты так говоришь, то, значит, ты уже нашел смысл жизни.

– Может быть... Но жить все-таки очень трудно, – сказал он как-то странно. Ему хотелось сказать еще о многом, но он просто положил голову на колени Майи и закрыл глаза. Так было тихо и спокойно.

Сочельник

– У тебя есть бог? – спросил он Майю, когда они бродили по свежему снегу.

– Нет. Почему ты об этом спрашиваешь?

– Я просто пошутил.

Майя ничего не поняла.

Они проходили мимо кладбища. На могилах горели свечи.

– Красиво! – сказала Майя.

Аарне кивнул.

– Красиво! А как ты думаешь, у тех, кто зажег эти свечи, есть бог?

– Опять? Что с тобою сегодня? – засмеялась Майя. – Знаешь, я об этом совсем не думала. В мире есть три чуда: огонь, вода и облака. Ты согласен?

– Да, даже очень. Давай сядем.

Они присели на скамью около какой-то могилы. Мерцало пламя свечи. Призрачно раскачивались тени. Аарне, не мигая, смотрел на огонь.

– Что с тобой, дорогой?

(...) Майя повернула голову и посмотрела на Аарне. Глаза ее были так близко, что все расплывалось. Он видел лишь огромный мир, но такой чужой и далекий. В голосе Майи звучала грусть.

– Впереди такая длинная зима...

Они замолчали. Беззвучно дрожало пламя. Где-то наверху, в голых ветвях свистел ветер. Аарне медленно произнес:

– Слушай, а почему ты больше не рисуешь?

Майя опустила голову, Аарне теперь не видел ее лица.

– Скажи...

Девушка, не поднимая головы, прошептала:

– Я не умею...

– Откуда ты знаешь?

– Я не умею, – сказала Майя. – Я никогда ничего не умела... – Она улыбнулась и подняла голову. – Знаешь, я завидую тебе!

– Мне?

– Да. Ты хорошо пишешь. У тебя есть какое-то занятие.

– Это ерунда.

Майя грустно улыбнулась.

– А у меня нет и этого...

– Ты будешь рисовать!

Девушка хмыкнула и покачала головой.

– Ты что, не веришь в себя?

– Если серьезно, то нет.

Она еще сильнее прижалась к Аарне и, закрыв глаза, прошептала:

– Ты доволен?

Но Аарне не успокоился. Он сжал ее голову ладонями и заставил посмотреть на себя. А может, он и есть тот сильный человек, который сумеет дать ей новую веру?

– Скажи, ты веришь, что я могу тебя заставить поверить в себя?

– Оставим этот разговор.

– Нет! – закричал вдруг Аарне.– Нет! Не оставим! Скажи, веришь ты мне или нет?

– Да.

– Тогда ты и в себя должна поверить! – Аарне потряс Майю за плечи. – Черт возьми! В жизни каждого человека должен быть смысл. Скажи, в чем ты видишь смысл жизни?

Девушка ответила совершенно искренне:

– Я никогда не думала об этом.

– Об этом надо думать! Ведь надо же во что-то верить! Сейчас я это понимаю. Иногда я спорю с Андо, он говорит, что жизнь все равно кончится, что мы должны жить разумно и практично, что время романтики и страстей прошло. Я, конечно, не знаю, возможно, мои слова – лишь пустая болтовня... но это было бы грустно. Андо уже писал где-то: «Мы больше ни во что не верим, веру отняли у нас, у нас отняли способность верить». Ну разве можно так писать?

– Но если он действительно не верит во все... это?

– Как он может ни во что не верить? Ведь он же по земле ходит. Мы все во что-то верим. Знаешь, я иногда брожу по улицам... и вдруг начинаю все- все любить. Птицы поют, деревья пахнут смолой, под ногами – грязь. Черт побери! Ты живешь. И если ты живешь, то пойми, ты обязан верить.

– Во что?

– Ты пойми меня правильно. Мне кажется, что, веря в жизнь, в людей, можно верить и в будущее... Знаешь, я верю! Эх, черт возьми, если бы я мог, я бы все сделал!

– Почему же ты не можешь?

Аарне замолчал, устало зевнул и вздохнул.

– Вот видишь, – продолжал он совсем другим тоном, – в великих делах я разбираюсь, а в том, что происходит каждый день, – нет. Я – нуль, понимаешь? Завтра я не смогу ничего сделать хотя отлично представляю, что нужно делать через сорок лет. Но одну вещь я знаю.

– Какую?

– У меня есть очень хорошая знакомая – Эста Лийгер, художница. Слышала? Завтра мы пойдем к ней. Ты возьмешь с собою все, что у тебя нарисовано?

– Я... я боюсь. У меня ничего нет.

– Все равно пойдешь.

– Я ничего не умею.

– Если ты меня любишь, то пойдешь.

Предновогодний вечер

«Дорогая Майя...»

Капнула на скатерть свеча. Аарне был дома. Темные окна залепил снег. Маленький поселок замела метель... (...)

«Майя, мне хорошо, я люблю тебя. Позавчера мы были у Лийгер. Ты не жалеешь об этом, дорогая моя? Мне кажется, что все хорошо, я знаю, что ты молодец. Ведь твои рисунки понравились Лийгер...»

...На самом деле это не совсем так. Аарне боялся. Поступил ли он правильно? Какие можно строить надежды, увидев один случайный рисунок? «Но я люблю ее», – подумал он.

В маленькой комнате Эсты Лийгер пахло масляными красками, темперой и керосином. Стены завешены набросками, ими же завалены пол и мольберт. За окном – старый дикий сад, спускающийся в лощину. Вечер, розовато-серый вечер.

Лийгер с безразличным видом посмотрела рисунки Майи. Она была маленького роста, с веселым лицом и грустными глазами. Аарне и Майя ждали. Наконец Лийгер кивнула головой. Она выбрала два рисунка и положила на пол. Аарне не мог оценить их с технической стороны, но видел в этих наивных рисунках хорошо знакомые ему настроения. (...)

– Вы совсем не умеете рисовать, – сказала Лийгер. – Вы не имеете никакого представления о технике.

Все замолчали.

– Но зато у вас есть желание, понимаете – желание... Да, так как... как же вас зовут?

– Майя.

– Майя, о чем вы мечтаете?

Аарне быстро взглянул на Майю. Это был слишком неожиданный вопрос.

– Хотите учиться? Это тяжело, поверьте мне. Вы даже не представляете себе, как это тяжело.

Вы должны работать долго, до головокружения. К вечеру вы сыты искусством по горло, но утром – опять все сначала. Вы будете рисовать глулые вазы и горшки до тех пор, пока не зарябит в глазах... Понимаете?

Майя кивнула головой.

– Вы собираетесь в художественное училище?

Аарне незаметно схватил Майю за руку и пожал ее.

– Хотела бы...

– Я верю, что вы будете работать, – улыбнулась художница. – Я помогу вам, как сумею. Еще раз советую: сначала подумайте... Быть художником хуже всего на свете. Если бы я могла, я бы убежала от мольберта так далеко, как только можно.

– Но ведь вы никуда не бежите, – улыбнулся Аарне.

– Да. Это у меня в крови.

Через несколько минут Майя и Аарне вышли из маленького дома.

На зеленоватом небе появились первые звезды. Стало холоднее, металлически скрипел под ногами снег. У калитки Майя неожиданно прижалась к юноше.

– Ты доволен?

Аарне только кивнул. Он очень любил Майю в это мгновение. На ее воротнике от дыхания появился иней. Майя как будто слышала мысли Аарне. Она подняла голову и слегка приоткрыла рот, так что он увидел ее зубы. (...)

Неожиданно Аарне спросил:

– Скажи, не делаешь ли ты все это ради меня? Может быть, ты просто хочешь мне нравиться?

Майя не отвечала.

– Скажи, может, это тебя не интересует?

Громыхая, проехал автобус. По их лицам бежал свет.

– Интересует, честное слово...

Но что-то в ее голосе встревожило Аарне.

– Ты не обманываешь?

– Нет, но я боюсь.

– Чего?

– Может, из меня ничего не получится...

– Ну вот, опять! Получится.

– А откуда ты знаешь?

Аарне даже рассердился.

– Откуда? Неужели в тебе нет ни капельки веры?

Майя схватила его за руку.

– Пожалуйста, не говори так. Вся моя вера от тебя...

Аарне чуть не сказал, что у него самого нет веры. Но, вспомнив о своем долге, промолчал.

– Ты должен заставить меня, – сказала Майя. – Должен! Ну, пойми! Пойми, я хочу!

– Чего?

– Я хочу что-то делать! Не могу же я ходить с тобою рядом так... Мне стыдно!

Аарне схватил Майю за плечи, и крепко сжал.

– Ты замечательная девчонка, знаешь ты это?

– Нет, это ты замечательный.

– Я – ничто, – сказал Аарне. Ему вспомнились желтый дом, Корнель и письмо матери. Все-таки Лийгер очень тактичная женщина. Он вдруг почувствовал, что мерзнут ноги, и, кроме того, назавтра ничего не выучено. (...)

День суда

(...) Аарне не хотелось танцевать. Он чувствовал себя усталым. Майя заметила это и сказала:

– Давай уйдем отсюда...

Они спустились по каменной лестнице. Музыка осталась где-то наверху. Все классы и коридоры были пусты.

– Давай посидим в каком-нибудь классе...

– А если кто-нибудь зайдет?

– Пусть заходит, нам какое дело!

Мимо школы проезжали машины, по темным стенам время от времени скользил свет. Где-то далеко играл оркестр. Майя села за первую парту.

Аарне подошел к окну и посмотрел в ночь.

– Ты никогда не думал, кем мы будем? – услышал он неожиданно голос девушки.

– Я не знаю... А почему ты спрашиваешь?

– Ты хочешь стать знаменитым? – спросила Майя.

– Почему ты это спрашиваешь?

– Так. А ты хочешь?

– Да, – ответил Аарне.

– Тогда станешь.

– Может быть... Знаешь, это не точно, я не хочу быть знаменитым, я хочу, чтобы меня любили. Слава бывает разная. Я хочу, чтобы меня любили, понимаешь?

– Кто-то идет...

В конце коридора послышались шаги, все ближе, ближе... Еще. Еще ближе. Аарне встал. Шаги прошли мимо.

– Если бы это была Вельтман... – Майя улыбнулась. Аарне не видел ее лица, но чувствовал, что она улыбается. И улыбнулся тоже.

– Ничего, старая дева до смерти бы напугалась! – Но он знал, что все не так уж просто. Если бы это была Вельтман и если бы она открыла дверь темного класса... Ну, да чего уж там!

– О чем мы говорили?

– О любви и славе. И о том, что ты будешь знаменитым.

– И ты тоже, Майя, если захочешь.

– Нет, спасибо.

– Почему ты так говоришь?

– Из меня ничего не выйдет.

Аарне подошел ближе.

– Ты опять за свое! Я сказал, что выйдет. Я чувствую.

– Нет.

– Я знаю.

– А я не знаю, Аарне.

Аарне подсел к девушке и обнял ее за плечи. Парта была ужасно маленькой и неудобной, здесь, вероятно, занимался какой-нибудь третий класс. Аарне почувствовал себя ребенком.

– Ты рисуешь?

– Нет.

Аарне надолго замолчал. Он не ожидал этого.

– Почему?

– Я не умею.

– Умеешь.

– Нет.

– Майя... – Аарне крепко обнял девушку. Майя на него не глядела, и Аарне пришлось силой повернуть ее голову к себе. Внизу, на улице проехала машина. Свет скользнул по лицу Майи, и Аарне заметил, что она сейчас заплачет. Он отпустил ее. Тишина.

Когда-то Майя сказала: «Я все смогу, если ты мне поможешь...» Как же ей помочь теперь? Как? Ну скажите же как?

Никто не отвечал.

Майя прошептала:

– У меня ничего не выходит. Не выходит ничего. У меня ничего не выходит...

Аарне гладил ее волосы.

– Майя, я ведь с тобою, да? Я верю, что трудом можно всего добиться. Всегда добивались. Майя, ты хочешь быть художницей?

– Очень.

– А ты не обманываешь?

– Зачем же мне обманывать?

– Извини... Если хочешь, то сможешь! А ты... я понимаю, работать тяжело и скучно. Но со всем можно справиться...

– Я не могу...

Юноша не знал, что еще сказать. Майя опустила голову на парту. В огромном здании хлопали двери. Наверху играл оркестр. Аарне посмотрел на часы, они показывали только четверть одиннадцатого.

– Майя, ты меня слышишь? – Он приподнял девушку и встряхнул ее. – Майя! – закричал он. – Майя, ты будешь опять работать, слышишь! Будешь, если любишь меня?

Это были очень жестокие и красивые слова. Слишком красивые. Такие, что он сразу пожалел о них. (...)

– Пошли отсюда.

Они вышли в коридор. Пронзительно скрипнула дверь. Было без четверти одиннадцать, наверху играли «Маленького ослика». В коридоре было полутемно.

Выйдя на улицу, они услышали шум воды в водосточных трубах и почувствовали на лице теплый влажный ветер.

– Скажи, ты... любишь меня? – спросила Майя.

Аарне уловил в ее голосе что-то странное.

– Да, – ответил он быстро.

– Почему?

– ?

– Что можно любить во мне? Ты ужасно далек от меня.

Аарне остановился.

– Как тебе не стыдно!

– Я не знаю...

– Что ты не знаешь?

Майя ответила не сразу. Некоторое время они стояли под большим мокрым деревом, избегая глядеть друг на друга.

– Ладно, пошли... – прошептала она наконец.

– Черт!

– Что с тобой? – испугалась Майя.

– Ничего. Пошли, пошли...

– Ты мне не ответил, Аарне...

Аарне понял.

– Извини... За что я тебя люблю? – Он остановился. – Знаешь, может быть, я не так люблю тебя, существующую... Я очень люблю ту девушку, которой ты когда-нибудь обязательно станешь! Обязательно? Веришь? Скажи, веришь?

– Я не знаю.

– Я заставлю тебя измениться, слышишь? Я знаю, что ты сможешь. Ты должна найти себе цель, слышишь?

– Заставь меня, – улыбнулась Майя. – Прошу!

– Как?

– Ну хотя бы стукни меня...

– Перестань. Ты будешь рисовать. Я не приду к тебе раньше, чем ты что-нибудь сделаешь.

– Хорошо.

Шел мелкий теплый дождь. Асфальт мерцал в свете неоновых ламп, как во сне.

– Весна, – сказал Аарне.

– Нет. Еще будет снег...

– А ты посмотри – весна в воздухе!

Действительно, было хорошо. Верилось, что весна придет, несмотря ни на что.

Для себя неожиданный день

Как-то вечером Майя и Аарне пошли к Эсте Лийгер. Майя сказала, что у нее в папке масса рисунков.

Эста Лийгер сняла измазанный красками фартук. Она немного похудела, может быть из-за весны... Она сразу же обратилась к Майе:

– Ну, показывайте!

Снова они разложили на полу рисунки и наклонились над ними. Лийгер говорила Майе о чем-то очень профессиональном. Аарне заглянул через плечо девушки и почувствовал острое разочарование. Нет, нет, все было в порядке, нельзя было сказать ничего плохого, и это было страшнее всего... Аккуратно, старательно, корректно... Аарне на мгновение закрыл глаза и отошел в сторону. Он очень ждал этого момента. И что же? Еще в прошлый раз мелькнула эта мысль, а теперь она нахлынула как тяжелая волна. Майя, кивая, слушала Лийгер. Внезапно Аарне все стало неприятно: эта комната, мазня на полу. Майя. Это чувство было таким ясным и неожиданным, что он даже испугался. Когда Лийгер спросила у Майи, пойдет ли она в художественное училище, девушка ответила: «Да»... На второй вопрос – для чего – Майя ничего не сумела ответить. «Она пойдет, пойдет для того, чтобы не потерять меня», – думал Аарне. «Перестань, ты сам все время хотел этого», – ответила совесть. «Как ты можешь так резко менять свои чувства?» – «Перестань, еще ничего не изменилось... Я совсем не этого хотел! Откуда я знал, что так получится?» – «Ты только сейчас это понял? – спросила совесть. – Теперь поздно» – «Замолчи», – прошептал Аарне совести. И громко попросил:

– Пожалуйста, покажите что-нибудь.

– Что?

– Просто покажите свои работы.

Аарне и Эста Лийгер были хорошими друзьями еще с той поры, когда Аарне ходил в начальную школу. Всеобщего признания Эста Лийгер не получила, но она была самым честным художником из всех, кого Аарне знал. В чем здесь кроется противоречие? Аарне часто задумывался над этим. Если человек не понимает другого человека, то он не поймет и его абсолютного отражения. Как же рождается понятное для всех искусство? Может, искусство станет понятным всем, если собирать правду, как пчела собирает цветочный сок? А честность Лийгер в том именно и состояла, что на ее полотнах отражалась она сама: ищущая, сомневающаяся, грустная одинокая женщина...

Она нерешительно ответила:

– Хорошо, я покажу...

Аарне очень хотелось, чтобы Майя вела себя тактично. Он хорошо знал Лийгер и ее излишнюю чувствительность.

– Я назвала это – «Музыка Баха», – сказала Лийгер об одной из картин.

Фигуры стремились вверх, дрожали, сверкали тонкими черными линиями. Бах. Культ, трепет, стремление. Взлет, громы в облаках.

– Я люблю Баха, – сказала Эста Лийгер. – Вы меня понимаете?

– Да, понимаю, – медленно проговорил Аарне. – Пожалуйста, верьте мне, хорошо?

Взглянув на Майю, он заметил, что девушка равнодушно листает какой-то журнал. «Конечно, о чем может сказать эта картина человеку, не любящему музыку?» – подумал он. Когда-то Майя равнодушно пожимала плечами и у картин Чюрлёниса. «А если я мелочен?» Он улыбнулся.

– Хорошо, – сказала Эста. – Я верю вам. Знаете, я художник, но иногда по ночам я боюсь. Я думаю. Я иногда не знаю, права ли я. У кого спросить? Я очень одинока, все наше поколение одиноко... Нам всем приходилось выбирать между разными мирами... Вам уже не надо... Но если бы вы высмеяли мою картину, вас уже не было бы в этой комнате. Я люблю искусство и люблю Баха. Виновата ли я в чем-нибудь?

У нее были грустные и усталые глаза. В соседней квартире гремел джаз. А в темной комнате сидели трое и разговаривали почти шепотом. (...)

Лийгер встала и зажгла свет.

– Ой, Майечка, вам, конечно, скучно... Мы болтали глупости и, кажется, разошлись...

– Мне не было скучно...

– Который час? – спросил Аарне.

– Посидите еще. Только половина десятого.

– Нет, мы должны идти.

Остановившись у дверей, Аарне сказал:

– Мне нравится спорить с вами.

– Мне тоже, – ответила Эста Лийгер. – Заходите же ко мне, а то я вдруг состарюсь.

– Ты скучала?

– Нет, правда, нет. Только...

– Что – только?

Аарне взял Майю под руку.

– Аарне, я не подхожу... я... ты понимаешь?

– Нет.

Аарне остановился. Остановилась и Майя, внимательно глядя на него.

– Да, мы слишком разные...

Девушка опустила голову к Аарне на плечо.

Он почувствовал на щеке ее волосы и услышал, как Майя повторила:

– Мы слишком разные, Аарне...

«Странно, как это верно», – подумал он, но заставил себя сказать:

– Перестань! С чего это ты решила?

– Знаешь, я слушала вас и завидовала. У вас есть мысли...

– А у тебя что, нет?

Майя ничего не ответила. Аарне чуть было не сказал что-то обидное... Но Майя не смеет завидовать... Нет, не смеет! (...)

Аарне рассердился.

– Ты дура.

– Ты прав, – сказала Майя.

– Перестань! Хочешь доказать, что ты в самом деле... да?

– Что же мне остается?

Аарне остановился. «Мы говорим, не понимая друг друга, – подумал он. – Что же все-таки случилось?»

– Майя!

Он схватил ее и сильно встряхнул. Может, он хотел разбудить ее?

– Майя, тебя интересует искусство? Честно?

Девушка кивнула сквозь слезы.

– А если тебе придется выбирать между мною и искусством, что ты выберешь?

– Тебя, – ответила Майя...

Подъехал автобус, остановился, раскрылись двери. Аарне вошел. Все смотрели на него безразлично. Двери захлопнулись, и автобус поехал.

«Я, наверное, не люблю ее больше, – подумал Аарне. – Иначе я не был бы таким беспристрастным». Это были непривычные и грустные мысли. Мимо скользили огни, автобус спокойно покачивался, и весело болтали о чем-то две девушки, сидевшие перед Аарне.

Ранняя летняя ночь

И снова потекли дни.

К Аарне вернулась уверенность. Он знал, что больше не любит Майю.

А Майя любила по-прежнему и из-за этого собиралась поступать в художественное училище. (...)

Они шли вдоль железнодорожной насыпи. Поля были окрашены свежей зеленью. Время от времени мимо проносились товарные поезда.

– Ты изменился, – сказала Майя.

– Это хорошо или плохо?

– Не знаю... Ты не такой, как зимою...

Желтая прошлогодняя трава шелестела на легком ветру. Майя проводила ладонями по каким-то стебелькам.

«Я не верю в то, что разлюбил ее, – думал Аарне. – Я привык к ней... Но когда я смотрю на нее, я ощущаю полное безразличие».

– Я плохой, – сказал он громко.

– Нет... – прошептала Майя. – Нет.

– Скажи, я тебе что-нибудь дал?

– Дал. Много. Очень много.

«Я не могу ничему поверить, – думал Аарне. – В каждом слове мне чудится фальшь. Как я ненавижу фальшь. Как ненавижу!»

Рельсы блестели на солнце, сходясь у горизонта. Медленно наступал вечер.

– Что я тебе дал, скажи?

– Все. Смысл жизни.

– И это все?

Майя молчала.

«Она идет в художественное училище только для меня. Она думает моими мыслями, она пытается увидеть мир моими глазами... И все это она делает искренне. Как это глупо!.. Я ничто, а она мне подражает»

Он спрыгнул с насыпи. Майя с удивлением посмотрела на него.

– Я не могу тебе помочь, – сказал Аарне.

– Что?

– Я обещал воспитывать тебя, помогать. Я не умею!

– Умеешь.

– Нет. Я чувствую. Я переоценил себя.

Аарне нарвал у дороги пучок заячьей капусты. Вскоре железную дорогу пересекло шоссе.

– Что это? – спросила Майя очень серьезно и попыталась улыбнуться.

– Шоссе.

– Где Тарту?

– Там же указатель.

Аарне подошел и прочитал: «Тарту 15 км».

Черная лента асфальта протянулась в сторону заката. Гулко звучали их шаги. Майя набрала где-то большой букет цветов.

– Ты любишь цветы? – спросил Аарне, лишь бы что-то сказать.

– Не всегда. Но сегодня люблю.

У Аарне запершило в горле, и он, отвернувшись, посмотрел на поля, над которыми уже поднимался легкий туман.

Майя долго шла молча, ее лицо оставалось неподвижным.

Наконец, не поднимая головы, она спросила:

– Скажи, ты любишь меня?

Аарне промолчал.

– Майя...

– Скажи, любишь?

– Да, – пробурчал он и рассердился на себя. – Веришь? – спросил он, обнимая Майю за плечи. Цветы упали на асфальт. Он хотел подобрать их, но Майя сказала равнодушно:

– Оставь. Я не суеверна. Пошли дальше.

У машин засветились фары. На указателе стояло: «Тарту 9 км». Они шли молча.

Начал Аарне:

– Майя, мы очень глупы и...

Девушка остановилась и неожиданно побежала назад. Аарне позвал ее, но она не услышала. Он медленно пошел за нею и, наконец, не выдержав, тоже побежал. И увидел, что Майя подбирает рассыпавшиеся цветы. «Все-таки она восприняла это как символ», – подумал Аарне и услышал за спиною рев машин. Со стороны города приближалась автоколонна. Первая машина, не сбавляя скорости, пронзительно засигналила. Майя не обратила на нее никакого внимания.

– Майя! Отойди! – закричал Аарне. Он побежал. – Перестань! Слышишь?!

Майя не поднимала головы. Машина приближалась. «Смерть», – мелькнуло в голове. Аарне с силой толкнул Майю, она упала в канаву. Машина промчалась мимо. Аарне обдало ветром и запахом бензина. Вторая машина. Третья. Четвертая. Опять все стихло. Майя медленно поднялась и оправила платье. Ее волосы растрепались.

– Зачем ты это сделала! – закричал Аарне. И только сейчас понял, почему убежала девушка.

* * *

«Тарту 3 км». Ночь. Тишина.

– Я все понимаю, – говорила девушка. – Почему ты сразу не сказал? Зачем ты врал?

Аарне молчал.

– Зачем ты врал целый год?

– Ты не смеешь так говорить. Я не врал. Как я мог сказать тебе то, чего я не знал сам?

Майя не слушала.

– Ты у меня все отнимаешь. – Она всхлипнула. – Я не верю больше людям. Я ничему больше не верю.

– Перестань!

– У меня больше ничего не осталось. Совсем ничего.

– А искусство? – спросил Аарне.

Майя ничего не ответила. Лишь у самого города она прошептала:

– Я не пойду в художественное училище.

– Что же, значит, ты обманывала. В искусстве нельзя обманывать. Я думаю, что искусство надо любить так же, как человека, лишь тогда это будет настоящее искусство...

Ты идешь в одну сторону, я иду в другую, и мы ни разу не оглянемся. Ночь растекается между домами, над вокзалом поднимается белое облако пара. Подъезжает автобус, я вхожу, и кондуктор протягивает билет.(...)